Колхида

У чёрного моря, в одной разорённой стране,
где пахнет платан шелушащийся пылью нездешней,
где схимник ночной, пришепетывая во сне,
нашаривает грешное блюдце с хвостатой черешней,
у чёрного моря булыжник, друг крови в висках,
обкатан волнами, и галька щекочет подошвы —
я пью, и печалюсь, и думаю: Господи, как
легко поскользнуться на собственном прошлом.

Пусть с моря доносится выспренний шелест ветрил.
Не алых, холщовых. Не выйдет бежать, да и поздно.
Давно я уже задыхался, давно говорил,
дыша ацетоном под дырчатой плёнкою звёздной,
что мощью отлива безумная муза сыта,
что плакальщицами испокон работают чёрные ивы,
когда молодая надежда тебе отворяет уста:
Скажи мне, Медея, ведь это неправда? Они ещё живы?

Старинным царством звуков “дж” и “мц”
бредёт турист с блаженством на лице.
то самогоном тешится крестьянским
из виноградной шкурки, то вино
из горла пьёт, хотя ему оно
не в кайф — по итальянским ли, испанским

понятиям, букет чрезмерно прост.
Зато лаваш! Зато прощанье звёзд
с Творцом по православному обряду,
когда наш новый Тютчев в дольний мир
спускается, покинув шумный пир,
чтоб помолиться городу и саду.

Гостиница. Ipod или Ipad?
Гимн недопет, недопит горний свет,
стареет на тарелке сыр, обветрясь,
и ласково седому дураку
диктует муза лёгкую строку
на статую играющего в тетрис.

А резкое наречие свистит
и завивается, под ветром шелестит
древесной стружкою. Вначале было слово,
потом — слова, потом — соцветья строф.
И город вздрагивает, будто слышит рёв
бомбардировщика, разбойника ночного.

Жизнь в Колхиде была б легка, когда бы не испаренья
малярийных зыбей, не разруха, не воровство
сильных мира сего. Жизнь в Колхиде — праздник слуха и зренья,
как, впрочем, и осязанья. Полагаю, что ничего
страшного. Буду и я помирать, не подавая виду
по причине гордости, буду и я обнимать
деву не первой молодости. Позолоченное руно в Колхиду
везут из соседней Турции. То-то славно дышать,

осознавать, смеясь, что дублёной овечьей кожей
не прикрыть обнажённых чресел, перезрелым инжиром не
утолить голода. Я признаюсь тебе: похоже,
что мы всё-таки, к несчастью, смертны. А как же звёзды? Оне,
объясню, как неудавшийся химик, не более чем костры из
водорода и гелия, годного лишь в качестве начинки для
глянцевых шариков с Микки-Маусом. Зрелость, лживость,
лень и детский восторг — чему только не учила наша земля,

как дорожили мы смолоду нетленным именем-отчеством,
но перед урочным уходом в Нептунову тьму —
всё ясней и печальнее на неухоженном, на болотистом
побережье, унаследованном у тех мореплавателей, кому
не удалось, у кого, как ни огорчительно, не выгорело.
Безрукий нищий на пляже обходит курортников. Визг
русской попсы из нехитрого бара. Князю — Игорево,
а что же нам? Неужели неправедный суд, вдовий иск?