Э. Мороз

Игорь Сутягин. На полпути к сибирским рудам

“Бумага — честный материал”

Не поверила глазам своим, увидев на обложке имя и фамилию: Игорь Сутягин. Очень хорошо оно помнится — это же первый наш ученый-“шпион”! За которого шла борьба общественности с властью и которого все же ни за что посадили!* Вот и в предисловии к книге два академика — нобелевский лауреат, недавно ушедший, Виталий Гинзбург и Юрий Рыжов пишут о том же: “Власть крепко держит Игоря Сутягина в своих объятиях. Никакие доводы, несмотря на множество обращений к высшей российской власти деятелей науки (включая нас), культуры и общественных деятелей пока не помогают смягчить его участь. Впрочем, судьба творческих людей в России никогда не была легкой”.

И в подтверждение вышесказанного — опубликованное в “Новой газете” очередное Обращение к Президенту РФ, Федеральному собранию РФ, Правительству РФ, Верховному суду РФ, Генеральной прокуратуре РФ, которое подписали: Людмила Алексеева, Юрий Рыжов, Алексей Симонов, Сергей Ковалев, Лев Пономарев, Алексей Яблоков, Глеб Якунин и другие с требованием “гласного пересмотра сфабрикованных дел, наказания виновных и освобождения ученых из заключения”. В Обращении перечисляются имена неправедно осужденных ученых, и в числе первых — Игорь Сутягин, уже отсидевший десять лет из пятнадцати и получивший право на условно-досрочное освобождение, в котором ему было отказано (“Новая газета”, № 44, 26.04.2010).

Говорят, отличие умного человека от мудрого заключается в том, что умный умеет выпутаться из неприятных обстоятельств, а мудрый — в них не попадает. В таком случае Сутягин — умный. Судя по книге, он игнорирует обстоятельства или приспосабливает их к себе (о чем — ниже). Что же до мудрых, которые умеют избегать (…), то попробуй найди таких в нашей непредсказуемой жизни! Не зря русская пословица гласит: “от сумы да от тюрьмы не зарекайся”.

Можно сказать, Игорь Сутягин идет протоптанной дорожкой. Не так давно мне довелось писать о первой книге писателя Георгия Демидова, отсидевшего восемнадцать лет в колымских лагерях. Он считал (и показал на деле), что только работа мозга способна спасти и поддержать человека в чудовищных условиях. Да, это уже стало аксиомой. Демидов, инженер-изобретатель, и в лагере продолжал изобретать, Сутягин — стал писать. Голова работает, мысли требуют выхода. Кстати, автор замечает, что безделье — это не только скучно, это еще и утомительный труд. Это “единственное занятие, от которого совершенно невозможно отдохнуть”. Отдых — в смене занятий: подневольная работа — а потом своя собственная. Нормально.

Андрей Синявский тоже в лагере писал — в форме писем к жене, но книжка “Голос из хора” вышла только после его освобождения. И в Лондоне (1973). А книга Сутягина была издана, когда он еще продолжал сидеть. В Москве. И часть ее посвящена непосредственно его делу, делу оперативной разработки — по-чекистски, “ДОР”. С горькой иронией Сутягин замечает, что по-удмуртски (он сидел сначала в Удмуртии) “дор” — это “родина”. Такая вот у нас Родина, получается. Хотя жизнь, конечно, сильно изменилась. В тридцатые, да и в семидесятые подобное никак не было возможно, а сейчас — пожалуйста. Это о чем-то говорит. Но думаю, что Твардовский сегодня, наверное, повторил бы свое знаменитое “И все же, все же, все же…”.

Сам автор определяет жанр своего сочинения как записи, “простую попытку прошептать в камышину те слова, что порой переполняют душу. Или смехом смыть мучительную слизь, оставшуюся от прикосновения лжи и подлости”. Я бы определила этот жанр как эссе — позицию автора, выраженную в свободной, часто парадоксальной форме. Но многие “записи” можно назвать и рассказами. Простодушными, незатейливыми, подчас невыверенными с литературной точки зрения, но он же не ставил себе такой задачи, он просто разговаривал с бумагой. И в этом смысле точны слова одного из авторов предисловия Виктора Шендеровича: “бумага — честный материал”. Хотя мы знаем, какой “честной” она может быть — взять хотя бы тридцать два тома дела Игоря Сутягина!

Приблизительно половина книги — о “лжи и подлости”, с которыми Сутягин столкнулся. Он рассказывает историю своего попадания под суд, способы ведения следствия, показывает людей, которые его допрашивали и вели его дело, — судей, прокуроров, экспертов. Причем под подлинными именами, то есть все можно проверить (оцените смелость издателя!). Рассказывает о тюремном режиме и нравах, о том, как чекисты пытались спровоцировать его побег из тюрьмы (понятно зачем). О том, как понимается у нас “государственная тайна”: “все — секрет” и “ничего не тайна”. О жизни в колонии строгого режима и даже о розыгрышах тюремного персонала, которые зэки умудрялись устраивать. Из этих рассказов (записей) читатель получит довольно полное представление и о деле самого Сутягина, и о нашей судебной системе. Может быть, здесь Сутягин тоже Америку не открыл, а только добавил к нашему знанию — о системе мы имеем довольно полное представление из газетных и журнальных публикаций, взять хоть репортажи из суда по делу Ходорковского и др. Но перед нами все же личная, а стало быть, неповторимая история. Тем более что автор оперирует невыдуманными фактами (которые вполне могут превращаться в факт художественной литературы). Книга — практически документальна.

Читая книгу Сутягина, видишь совершенно свободного человека. Конечно, места, где он сидел и сидит (Калужская область, Лефортово, Удмуртия, Архангельская область), — не Колыма, и работа его совсем другая, не сравнить с Колымой, но тюрьма есть тюрьма, лагерь есть лагерь. Если же следовать иронической авторской манере повествования, то его можно назвать “сидельцем-автором нового типа”: что-то мне не приходилось ранее читать книги о лагере, написанные с таким юмором, а порой и с сарказмом. И в которых столько света, доброты, интереса к жизни.

У Сутягина — свои средства борьбы со злом. Порой кажется, что он над злом — из-за ироничной снисходительности к происходящему. Рассказы его о тюремной эпопее, начиная с ареста, ироничны по форме и по сути. Например, он буквально на пальцах показывает и доказывает, что его посадили за статью, написанную по заказу ФСБ! (“Митрофанушки”). Или что он “стремился причинить ущерб обороноспособности и внешней безопасности государства”, собирая “по заданию американской разведки сведения, опубликованные в газете “Вашингтон пост”. (Ну не читает американская разведка “Вашингтон пост”!) (“Алангасары”). А вот — в суд вызвали эксперта, и тот заявил, что “эти сведения не соответствуют действительности, но составляют государственную тайну. — Почему? — По приказу министра обороны”! (там же). Следователь ФСБ заявляет при обыске, что он (Сутягин) “не имел права хранить собранными в одном месте больше десяти газет!” Это при том, что в папках ученого хранились газеты, собранные и систематизированные за двенадцать лет! Абракадабра!!!

А чего стоят приведенные автором высказывания чекистов:

“Вы утверждаете, что пытались отстаивать перед представителями британской фирмы интересы России. А кто вам дал право отстаивать перед иностранцами интересы России?”

“Вот говорят, что сейчас осудили ученого, а это не так. Сутягин не ученый, потому что он не находится в штатах института!”

“Ты становишься опасен в тот момент, когда, читая газету, понимаешь прочитанное. И потому ты должен сидеть!” (“Враг Цезарей”).

“Переданные Сутягиным сведения по теме “физические принципы” являются секретными… Я исходил из того, что Сутягин, являясь физиком, может знать эти принципы. А раз знает — значит, передал. Но по приказу министра обороны они секретны — значит, Сутягин совершил госизмену. — А откуда вам известно, что Сутягин их передал? — Этого мне не известно”. (“Знатоки”).

У заключенного лопнула на штанах резинка. — “Пишите заявление!” — Пишет: “Начальнику СИЗО ФСБ РФ генералу Маркову. Прошу вставить мне резинку в тренировачные штаны”. К вечеру штаны возвращают с вставленной резинкой.

Подобное цитирование можно длить. Это же чистый Салтыков-Щедрин! Кстати, автор не раз обращается к этому писателю, он ему явно близок.

При всей бредовости происходящего результат-то далек от бреда — человек находится в заключении.

Удивительно, что в книге нет ни нотки злобы, ненависти, отчаяния. Напротив, она дает ощущение чистоты, доброжелательности, полноты жизни. Особенно в той части, которая вне зоны, точнее, где зона уступает воле.

Диапазон его размышлений и знаний широк. Он пишет про солнце, небо и звезды, про северные реки, про море восьми берегов (Белое), про радугу в Архангельске, про острова на Двине, про метро девяти стран, где он побывал, и т.д. Его записи познавательны и занимательны в то же время.

Вот как, к примеру, начинается рассказ “Голландия”: “Знаете, что общего между Голландией и Поморьем? В Поморье реки умеют течь прочь от моря, а в Голландии люди живут ниже уровня воды”. И дальше показывает и объясняет, как и почему это происходит, причем не умозрительно, а исходя из собственных наблюдений и опыта (Сутягин бывал в Голландии).

В рассказе “Удмуртская колибри” сравнивает птиц Северной Калифорнии с птицами Южной Удмуртии. Может, кому-то покажется натяжкой сравнение калифорнийской колибри с удмуртской сорокой, но за этим сравнением — осмысление собственной судьбы, перемен судьбы (“…жаркое лето 1991-го я проводил в Северной Калифорнии, а жаркое лето 2005-го прошло у меня в Южной Удмуртии”), нового жизненного цикла. И так — везде.

“Луну, как известно, делают в Гамбурге. И прекрасно делают… А вот солнце — делают в Удмуртии. Я знаю это точно, потому что сам видел — буквально нынче утром…” Так начинается рассказ “Мастерская солнца”. Дальше автор живописует, как именно делают солнце: “Слоями, на глаз заметными полосами с солнца сбивали темно-оранжевую окалину. Вот отковали, вытянули из надлесной закаливающей дымки. Обмыли расстеленным по Каме и лесу туманом…”

Такие рассказы хорошо читать детям, если, конечно, забыть про лагерь: предмет рассказа нагляден и ярок, описание происходящего в природе открывает читателю не ведомое, не видимое в повседневности. И еще — в них ощущение радости, праздничности, и вообще-то редкое, а особенно на лагерном фоне. Но от “фона”, увы, никуда не деться. Он всегда в параллели с волей: снег в Пирсах — и в Москве, мурлыканье кошки неизменно возвращает мысли к дому, Венера в Северном небе в Новый год удивительно быстро плывет туда, где твои близкие…

А вот в мире “зазаборья” (зазеркалья!) невесть откуда появляется белка. Ее караулят кошки, утробно подвывают (кошки — особая тема в книге), но пушистый зверек обводит их, скажем так, вокруг носа. Пометалась по земле, даже стукнулась о ногу рассказчика, ошалело шарахнулась в сторону и понеслась дальше. Куда? — Ближайший лес в нескольких километрах от лагеря. Эта белка — подарок с воли, как письмо… (“Подарок с воли”).

Вместе с автором мы наблюдаем, как на морозе синичка меняет лапки, поднимая то одну, то другую, как кот охотится за тенью падающих снежинок, узнаем, что на Северной Двине все острова называются “кошки” — Крепостные кошки, Шенкурская кошка, Кривая кошка, Окуловская, Рынинская, Большая и т.д. Автор рассказывает, откуда они взялись, как и почему острова меняют свои очертания, перебегают в реке с места на место, да и сама река может потечь вспять — и доказывает простыми расчетами (тут мне вспомнились почему-то расчеты Натана Эйдельмана. Он открыл, что всего несколько рукопожатий отделяют, точнее, соединяют нас с Пушкиным). И вывод: “ведь если даже РЕКИ безо всякого пафоса могут буднично и спокойно потечь вспять, то человек уж наверное СПОСОБЕН что-то изменить… Не согласиться, не покориться неотвратимому”. (“Двинские кошки”).

Я намеренно сократила цитату — мне показалось, что автор в своих выводах порой слишком подробно все разъясняет, разжевывает, топчется на месте, когда и так все ясно. Это случается и в других рассказах. Но вспомним, что его “записи” — попытка выплеснуть (“прошептать”) слова, что переполняют душу. Вряд ли он думал о публикации, когда писал. Ему, скорее всего, и в голову не приходило оттачивать текст. Перед нами — практически дневниковые записи.

Пишет Сутягин легко, даром что на коленке и на клочках бумаги, в доверительной интонации, очень зримо. Совершенно очевидно, что он обладает даром видеть и слышать. И еще — даром видеть хорошее прежде всего. Дар редкий.

“Разве можно видеть дерево и не быть счастливым?” — Кажется, это сказал князь Мышкин. Парадоксально, но похоже, что эту книжку писал счастливый, чистый человек (непременно подумаешь: разве может быть такой — государственным преступником?), живущий полной жизнью.

В одном месте он говорит, что зона — мир, где ничего не происходит. Тогда откуда все это берется?.. Справедлива мысль — все внутри нас. Хотя и не у каждого. Но есть, к счастью, люди, умеющие быть счастливыми несмотря ни на что. Они очень нужны обществу.

P.S. 29 апреля 2010 года Игорю Сутягину в очередной раз было отказано в условно-досрочном освобождении.