Продолжение молний

          Меланхолик, сангвиник, холерик, флегматик —
Так в шестнадцатом веке, в эпоху Монтеня,
Поделили людей, очень правильно, кстати,
Не учтя только отсветов и светотени,
Вспышки гнева, затмение или безумье,
Наважденье, влиянье побочных условий,
Непонятную грусть, например, в полнолунье,
И прилив к голове застоявшейся крови.
           А ещё мне смешно, что приписан к планетам
Каждый тип, закреплён за созвездием прочно,
Только знает ли небо ночное об этом
Что-нибудь? А дневное не ведает точно.
Задыхаться, любить, возмутиться до дрожи,
Опечалиться, вспомнив обидную фразу…
Но одно я доподлинно знаю: не может
Быть поэтом флегматик, и не был ни разу.

          Апрели, июни летят, сентябри, ноябри,
Я путаю, сколько мне: семьдесят два или три?
О, как же теченьем меня далеко унесло!
Когда-то загробным казалось такое число.
           Дожить до весны и ещё раз увидеть сирень.
У тех, кто моложе, смотреть на меня, как на тень,
Есть все основанья, но прячут искусно они
Своё удивленье, Господь их спаси и храни!
           От них я не скрою, что полон был жизни и сил,
Когда я под Трою с царями ахейскими плыл,
И к Тютчеву я поднимался на третий этаж
У церкви армянской, на Невском… — Вам столько не дашь!
           Как вам сохранить удалось вашу бодрость? — вопрос
Мне задан, — а горечь, где горечь, а страх, а невроз?
— Да нет же, как спички от детских внимательных глаз,
Угрюмость свою убираю подальше от вас.

          Дверца распахнута автомобиля,
Наполовину ты вылез уже,
Выставив ногу — и это усилий
Требует (все мы стыдимся в душе
Нашей неловкости), — если бы крылья!
Что за избитая фраза, клише!
           А живописцу восторг беспричинный
Миг этот мог бы доставить, смотри
Сам, как похож ты на нож перочинный,
Наполовину застрявший внутри.
Женщина смотрится лучше мужчины,
Ей эту вылазку передари.

Сколько моментов таких, положений,
Чудных мгновений ты мог бы собрать!
Где тот волшебных подробностей гений,
Что сохранит, занесёт их в тетрадь,
Выставку локтя и чудо коленей,
Выгнутость торса, не даст им пропасть?

Устройство чичиковской помнишь ли шкатулки?
Ложбинки, выемки её и закоулки,
Для перьев — лодочки, для мыльницы — дупло,
Какое множество вещиц в неё вошло,
Для бритв — особые перегородки были,
Мы чуть чернильницу с тобой не пропустили,
Была ж чернильница! Гнездо для сургучей.
И театральные билеты тоже в ней,
И похоронные — на память, и визитки.
Не с первой, может быть, так со второй попытки
Мы верхний подняли бы ящик, а под ним
Второй, с бумагами — за всем не уследим
И потаённого — для денег — не заметим.
А если б Чичиков за неприличным этим
Застал занятьем нас, то он бы, осерчав,
Призвал Петрушу нас побить — и был бы прав.

На этом кончить бы я мог стихотворенье,
Но радость Гоголя представил на мгновенье,
Как сцена, только что описанная мной,
Ему понравилась бы… Но за нас горой
Не встал бы: Чичикова можно, как шкатулку,
Вертеть, рассматривать, гулять по переулку
С ним, это лирика и есть, когда предмет
Твоим вниманием обласкан и согрет
И тайна жизни в нём блеснула, проступила.
Шкатулка Чичикова или щит Ахилла —
Какая разница? Да здравствует деталь,
Подробность, будничность, бессмыслица, печаль!