Елена Сафронова

Евгений Попов. Песня первой любви. Каленым железом; Евгений Попов. Ресторан "Березка"

К прозе Евгения Попова современная литературная критика уже не раз обращалась. Скажем, хорошо известно эссе Александр Касымова “Щигля. Евгений Попов: десять лет тому вперед” (“Знамя”, 2000, № 7). Касымов, в свою очередь, ссылается на статью Сергея Боровикова “Евг. Попов как национальный писатель” (“Волга”, 1999, № 2), опубликованную в связи с выходом книги Е. Попова “Подлинная история “Зеленых музыкантов”…”.

Говорить о трехтомном издании прозы Евгения Попова непросто. Эти книги — если не подведение итогов творчества писателя (такая формулировка звучит фатально), то уж точно квинтэссенция его литературных взглядов. В трехтомник вперемешку вошли многократно опубликованные в сборниках и литературных журналах рассказы, романы (“Накануне накануне”, “Удаки”) и произведения, основательно вылежавшиеся в столе.

Велик соблазн объявить, что лейтмотивом творчества Евгения Попова была и остается “препарация” советского образа жизни, для кого-то — благословенного, а для нашего писателя — про?клятого. Повторить за А. Касымовым: “Персонаж Евг. Попова навсегда застрял в шестисемидесятых (или семивосьмидесятых?) годах, на которые, любовно ненавидя советские времена, взирает автор из своего ясеневского далека”.

С. Боровиков же считал, “что Попов — национальный русский советский писатель. Несмотря на всю его антисоветскость, а может, и благодаря ей”.

Но как же советский писатель может быть “русским”, когда его объект — “единая многонациональная общность советский народ”? Но “национальный советский писатель” звучит чересчур “сюрно” или как изощренное ругательство.

Нельзя не заметить, что все рассказы и повести в томах “Песня первой любви” и “Каленым железом” словно бы незримыми морскими узлами завязаны на рифах и буях советского прошлого, на реалиях, которые молодому человеку, допустим, ровеснику перестройки, не объяснишь:

“— Как же так? Не понимаю. Как же на завтра объявлен воскресник, когда завтра — суббота?” (“Воля коллектива”).

Если уж стасорокачетырехрублевый работник загадочного НПО не понимает, где нашим современникам понять?..

Тяжко было бы расшифровать многочисленные загадки советского прошлого, по содержательности и мощи сравнимые с криптограммами древних майя! Если бы писатель не сопроводил каждый рассказ подробными, исторически достоверными и очень едкими комментариями типа:

““Рассыпуха” — жуткое советское разливное крепленое плодово-ягодное вино (жаргон).

…Пласты — виниловые долгоиграющие грампластинки с популярной музыкой, предмет спекуляции”.

А также выдержками из официальных газет, где широко печатались руководящие документы Коммунистической партии, с частушками и анекдотами, сочиненными в противовес оным руководящим указаниям советским народом, с ценами на товары и услуги “при совке”, провоцирующими нынешних сторонников КПРФ либо завыть от зависти, либо устроить повторную социалистическую революцию…

Чтобы никому не пришло в голову сделать это последнее, советую прочесть в томе третьем острополитическое, навсегда актуальное сочинение “Ресторан “Березка””. Поэма и рассказы о коммунистах”. Посвящается очередной годовщине Великой Октябрьской социалистической революции (перевороту), состоявшейся (шемуся) 7 октября (25 октября) 1917 года”.

Третий том собрания сочинений Евгения Попова, “Ресторан “Березка””, выглядит осознанным “антисоветским” манифестом. От бесконечных жанровых сценок, косвенно затрагивающих неудобства, фальшь, ложный пафос, нелепицы совкового бытия, писатель наконец-то переходит к прямому обличению самого политического строя. На нем, как на отравленной грибнице, и взрастают ядовитые грибы, которыми усердно потчует своего читателя Евгений Попов. Сродни яду авторская ирония, зачастую перерастающая в убийственный сарказм.

В своих сочинениях, как в ернических мемуарах, Евгений Попов все время играет с читателем в “монологи в масках” — то прячется за спину лирического героя Н.Н. Фетисова, то, словно Джекил и Хайд, сливается в одного и того же Е.А. Попова… Есть у него склонность к мистификации читателя: “Но поскольку Евгений Попов — писатель весьма ироничный (чтоб не сказать — несерьезный), он все делает для того, чтобы заморочить неосведомленным читателям голову, все время вводя в не-автобиографию автобиографию…” — “жалуется” на своенравие автора А. Касымов. И поясняет, невольно принимая начатую Поповым игру: “Кризис, в котором пребывает персонаж Е.А. Попов (не путать с писателем Е.А. Поповым, о том написавшем!) — частичка кризиса общества…”.

Прочитав все три тома сочинений Евгения Попова, свести их посыл к личной “любовной ненависти” в адрес “совка” и его фальшивых идеалов — значит обидеть непониманием мастера прозы. Во-первых, умный человек не может не понимать, что политические протесты и развенчания запоздали. Во-вторых, из политической акции всегда воленс-ноленс убирается то неуловимое, но важное, что чопорно именуется “художественной составляющей”, а живо и по-человечески — душой или дыханием текста. Дыхания текста в прозе Евгения Попова — более чем!.. Его прозу не читаешь. С ней разговариваешь, споришь, дружишь, бранишься, не впадая в грех политкорректности, и даже дерешься на кулачки. Проза Евгения Попова театральна и артистична. Недавно заслуженной артисткой России, режиссером Мариной Брусникиной поставлен спектакль по тринадцати “классическим” рассказам Попова — “Иван да Маира”, “Миссия общения”, “Зачем был Шашко”, “Раззор” и другим. Этот спектакль Московского драматического театра имени А. Пушкина называется “Прекрасность жизни”. Труппе, занятой в нем, удалось редкое: сыграть не только героев, но их авторские характеристики, авторский текст, посвященный описанию этих персонажей и ситуаций, в которых они оказались. Артисты феерично обыграли и прямую речь, и речитатив Е.А. Попова-рассказчика, сохранив нетронутой авторскую иронию — ярчайшую черту стилистики Евгения Попова. И его удивительный язык… “русский советский”, что ли?

И все же подлинный “мессидж” трехтомника Евгения Попова — в том, почему эти книги наступают на пятки “новой прозе”: в содержательности.

Слишком много не только политических, но и социологических откровений сосредоточено в рассказах, повестях и романах Попова. С. Боровиков и А. Касымов отмечали, что Попов следом за Достоевским, Чеховым, Зощенко стал “певцом маленького человека”.

Но что такое — понятие “маленький человек”? Шаблон, утвержденный Министерством народного образования? Или вневременное явление, потрясающее своей многоликостью? Акакий Акакиевич Гоголя, Макар Девушкин Достоевского и водопроводчик Григорий Иванович Зощенко, “человек и гражданин” Николай Николаевич Князев Шукшина… Но мишенью убийственно-саркастического таланта Евгения Попова стал особый тип “маленького человека”. Эдакий хомо советикус. Имя им — легион. Легион бесов ворвался на страницы произведений Попова и “разыгрался-разрезвился” там, и резвится по сей день. Юродские фамилии героев Попова подчеркивают не индивидуальность их, а внутреннее уродство и априорный комизм такой андроидной конструкции.

В центре внимания Попова в общем-то — цепь трагических событий, приведших к нивелировке русских людей (и российских граждан иных кровей) в советский народ, у представителей которого самые низшие инстинкты развязаны, помыслы их мелки, чувства — убоги, преклоняются они перед силой, а не моралью. Где начало этой цепи? Смотри “Ресторан “Березка””. Поэма и рассказы о коммунистах”. Где ее конец? Смотри “Песня первой любви” и “Каленым железом”. А то просто вокруг оглянись! Популяция советских людей не появилась ниоткуда и не ушла в никуда. Ее потомки тут.

Мне представляется “красной нитью” творчества Евгения Попова — обостренное чувство утраты человеком человеческого достоинства. Примеров тому столько, что не перецитировать. Утрата чувства собственного достоинства — явление настолько страшное, что против него следует “голосовать” именно сейчас, несмотря на все кажущиеся изменения к лучшему. “Кунсткамера”, созданная и одухотворенная Поповым, — предостережение читателям будущего от превращения в насельников такого же зверинца.

В этом и состоит актуальность издания “антисоветских” рассказов Евгения Попова именно сейчас, в год двадцатилетия Первого съезда народных депутатов СССР, положившего, казалось бы, бесповоротный конец всему “социалистическому”… кроме человеков. Потому-то Евгений Попов и остается “хроническим” диссидентом. Он и сегодня пишет на внешне малопопулярные темы. Сейчас в “объективе” новейшей русской прозы появляются высшие слои общества. Но даже о-очень большая шишка под пером Попова предстает не глыбой и матерым человечищем, а “маленьким человечком”. Писателя этого не обманешь показным величием, он безошибочно различает масштаб личностей и явлений. Личности — мелкие, трагедия — колоссальная…