Виктор Кузнецов

Джин Вронская. Письма

“Кто стучится в дверь ко мне?..”

Джин Вронская — известная писательница, журналистка и общественный деятель русского зарубежья, автор полутора десятков книг, каждая из которых имела на Западе немалый успех. Французская литературная критика, высоко оценив роман “Нас было пятеро” (драматическая любовная история на фоне советской жизни 1960—1970 годов), назвала Джин Вронскую “русской Франсуазой Саган”.

Впервые письма Вронской были опубликованы в 2007 году во Франкфурте-на-Майне (Германия) издательством “Литературный европеец”. Вышедшее в Англии издание пополнено материалами ее лондонского архива.

Среди тех, с кем переписывалась Джин Вронская, — М.С. Горбачев, Б.Н. Ельцин, члены русской императорской фамилии, кинорежиссеры Михаил Калик, Глеб Панфилов, Аркадий Рудерман, драматург Эжен Ионеско, писатели Анатолий Кузнецов, Алан Силлитоу, Владимир Батшев, Виталий Коротич, Владимир Максимов, художники Оскар Рабин, Борис Жутовский и множество других широко известных людей. Особо важно, что в книгу вошли не только письма, которые Вронская отправила в 1969—2007 годах, но и ответы на них. Как сообщает составитель сборника Татьяна Роджерс, в текстах по вполне понятным причинам опущены “номера телефонов, факсов и частные адреса корреспондентов”.

Джин Вронская вынужденно покинула СССР в 1969 году по фиктивному браку. С детства свободно владея французским, она надеялась задержаться в Париже, но, добиваясь паспорта и разрешения на работу, столкнулась там с серьезными трудностями. “Здесь кругом формализм и бюрократизм, что напоминает мне Москву”, — писала она сотруднику Русской службы Би-би-си Владимиру Чугуеву, ставшему вскоре ее мужем. И предупреждала, что придется “…приезжать из Лондона в Париж ради этих бумажек. И каждые три месяца ходить в префектуру”.

Переписка Вронской с Чугуевым, к которому она была “…накрепко привязана с первого дня до последнего”, — трогательная история счастливой взаимной любви. Жизнь Владимира Тихоновича оборвалась в 2005 году в американском госпитале городка Сан-Ло.

В детстве Чугуев оказался на оккупированной территории, прошел гитлеровские и репатриационные лагеря, т.е. стал жертвой ялтинских соглашений глав великих держав, “очаровательно”, как он выражался, засекреченных кодом “Толстой”. Он занимался расследованием тайных выдач британским правительством в 1944—1947 годах советских военнопленных, которые тут же попадали в ГУЛАГ. И в марте 1978 года отправил в “Таймс” статью на эту тему, рассчитывая увидеть ее хотя бы в колонке “Письма редактору”. Главный редактор Ник Вапшотт вежливо поблагодарил Чугуева за интереснейший материал и выразил сожаление, “…что невозможно найти место, чтобы напечатать его” — правящие круги Великобритании не успели еще опомниться от скандала, вызванного документальной книгой Николая Толстого-Милославского “Жертвы Ялты”. “Котя, ну что ты хочешь? — посочувствовала тогда Вронская мужу. — Как могут они печатать твое письмо о своих военных преступлениях? Хорошо, что прочли со вниманием”. Теперь оно впервые увидело свет.

Тогда же Джин Вронская расследовала еще одно мрачное дело Второй мировой войны — “…отказ в помощи, а в некоторых случаях даже насильственную отправку евреев, пытавшихся бежать в Палестину из оккупированной нацизмом Европы, назад в свои страны — то есть на уничтожение”. Высшим должностным лицам Британии беженцы, ищущие спасения, казались враждебными иностранцами. Лорд Галифакс, например, так высказался о попытке евреев, за которыми шла охота по всей Европе, бежать в Палестину на кораблях: “Такие действия в корне подрывают всю систему виз”. “Эта группа чиновников, — пишет Вронская в статье, которая тоже не была в свое время опубликована и увидела свет только теперь, в рассматриваемой нами книге, — упорно отбрасывала сообщения о судьбе евреев в немецких лагерях смерти и рассматривала этих людей в качестве досадной раздражающей мелочи, которая мешает военным интересам Англии… В результате сотни тысяч погибли, были расстреляны и закопаны живьем. Так те же самые люди годом позже отправили в мерзлые ямы СМЕРШ-НКВД более миллиона русских, не желавших возвращаться на родину”.

В мае 1976 года Джин Вронской и Владимиру Чугуеву прислал свою рукопись “Необходимый разговор с Солженицыным” Илья Зильберберг, их старый знакомый, эмигрировавший из Москвы в Англию и преподававший русский язык в одном из колледжей. Взволнованный ответ Вронской Зильбербергу — самый длинный текст в сборнике. Он начинается словами: “Я не собиралась писать тебе это письмо. Я полагала, что мы ограничимся устным разговором, но когда я взяла твою рукопись, то уж с первой страницы поняла, что без карандаша тут не обойтись”. Вронская обнаруживает у Зильберберга “…общую путаницу мыслей, перескакивание с предмета на предмет, много слов-пустобрехов, ничего не содержащих, много газетных штампов, полное отсутствие логики”. И не без сарказма констатирует: “КГБ и “Литгазета“ и не представляют, какого союзника они здесь имеют”. Одновременно, словно бы предвидя появившиеся почти через три десятилетия “Двести лет вместе”, отмечает: “Но если бы ты разбирал взгляды Солженицына на еврейский вопрос, тогда эти сорок страниц были бы оправданы”.

Джин Вронская развернула активную газетную кампанию в защиту Сергея Параджанова, упрятанного советскими властями в лагерь, и переписывалась с ученицами великого кинорежиссера Кирой Муратовой и Ларисой Рихтер. Ее статьи о Параджанове были в 1974 году напечатаны в “Таймс”, в “Русской мысли”, в газетах и журналах Израиля. Болезнь не позволила Вронской осенью 1976 года выступить на Биеннале в Венеции на вечере, посвященном Сергею Параджанову. И она отправила имевшиеся у нее эксклюзивные сведения о томящемся за колючей проволокой режиссере в “Континент”. Но Владимир Максимов даже не отозвался…

Взволнованно интересовалась Вронская и положением палестинцев в Израиле, и бомбардировками сербов, и давним “делом” генерала Власова. Число стоявших за Российской освободительной армией (РОА) она оценила приблизительно в два миллиона человек. И утверждала, приводя в пример Штауффенберга и Канариса: “Считать предателями людей, выступивших против своего правительства, — принцип лживый”. Она подчеркивает тесные связи главы РОА с антигитлеровсими заговорщиками, подробно анализируя вышедшее в Германии на русском языке четырехтомное исследование Владимира Батшева “Власов”, так и не перепечатанное в России. Русский писатель, живущий в Германии (в прошлом смогист и политзек), собрал многочисленные свидетельства участников и очевидцев описываемых в его книге событий. Раскопал и малоизвестные прежде обстоятельства освобождения Праги солдатами РОА — в ответ на крики о помощи. Он вовсе не требует верить ему на слово, а только предлагает вместе проанализировать и сопоставить факты.

На публикацию Вронской о РОА в московском журнале “Столица” (1991 год) положительно откликнулся писатель и бывший советский разведчик Овидий Горчаков, взятый в плен СМЕРШем и едва не расстрелянный. А пятью годами раньше она получила из Мюнхена письмо от начальника канцелярии генерала Власова Константина Кромиади, чудом избежавшего выдачи. “…Я вовсе не говорю, что Гитлера не нужно было стереть в порошок, — писал бывший полковник. — Его надо было уничтожить, но не сложить руки и считать, что дело сделано. А дело не сделано и требует разрешения”. Победа над Гитлером, утверждает он, развязала руки Сталину: “…Если тогда он не дошел до Атлантического Вала, то в этом заслуга взрывов атомной бомбы на Хиросиме”. В этом месте рукой Вронской сделана приписка: “Это было военное преступление!”.

“Против Гитлера и против Сталина” — так называется отвергнутая в 1989 году “Литературной газетой” и включенная в сборник статья Джин Вронской о советском разведчике Вальтере Кропивницком (Самуиле Гинзберге), отказавшемся в 1937 году возвращаться в Москву по вызову Ежова. Став невозвращенцем, Кропивницкий за год до подписания пакта Риббентропа — Молотова опубликовал в западной прессе серию статей о сотрудничестве Сталина и Гитлера и об их взаимных симпатиях. К мнению Кропивницкого, отмечает Вронская, “…стали прислушиваться европейские правительства”. В феврале 1941 года, в день, когда он должен был дать американским властям показания о проникновении сталинских шпионов в Америку, его окровавленное тело обнаружили бездыханным в вашингтонской гостинице. Рядом лежали три прощальных письма. Написанное по-русски предназначалось жене и семилетнему сыну; написанное по-немецки — писательнице и личному другу Сюзанн Лафолетт, написанное по-английски — адвокату. На пистолете, из которого был сделан единственный выстрел в висок, не оказалось отпечатков его пальцев…

Письма, отправленные и полученные Джин Вронской, — документы суровой эпохи.