Нина Горланова

Несколько фраз о Перми

Об авторе | Нина Горланова — пермский прозаик, наш постоянный автор с 1998 года.

Европа начинается с Перми.

Пушкин в “Борисе Годунове”: “Вот пермские дремучие леса”…

Мандельштам: “Как на Каме-реке глазу темно, когда

На дубовых коленях стоят города”.

— Помните: из Перми на Пролетарку ехать — знак был: “Осторожно, лоси!”

— А летом 2005 года на Каму прилетали белые лебеди…

— Кама с утра — это не “Камасутра”. Еще недавно за Камой рыси водились.

— Иногда кажется, что Кама укоризненно смотрит на нас: я вам служу, а вы меня гадите!

В Перми люди едут на работу с такими лицами, словно уже отпахали.

В Перми появилась улица Земля.

В благословенной Перми — так писала я десять лет назад… меня даже однажды спросили:

— Нина, ты так любишь Пермь — уже завещала свой скелет краеведческому музею?

— Пермушка, — так называет родной город моя подруга из прекрасного германского далека, добавляя: — На улице Чкалова важна не наличность, а личность…

Пермь — Юрятин в романе “Доктор Живаго”. Я пыталась собрать деньги на памятник Пастернаку, но появилось открытое письмо в пермских СМИ: мол, лучше поставим Астафьеву (как будто места мало для двух)…

Зато во Всеволодо-Вильве все фотографируются в ракурсе Пастернака, как на известной фотографии — близко к обрыву.

Ильер французы переименовали в Комбре — в честь романа Пруста. Стало: Ильер-Комбре… А Пермь-Юрятин слабо?

Я очень горжусь, что закончила Пермский университет, что в нашем городе живут Веденеев, Беликов, Дрожащих, Ваксман, Гладышев, Гашевы, люблю наши театры, музеи, галерею.

Есть у меня такая картина “Стефаний Пермский заглядывает в окно галереи и вопрошает: когда же храм вернут верующим?”. Говорят, что работники его видят. Правда, мой друг З. говорит:

— Пить надо меньше работникам галереи.

Но я точно знаю, что они не пьют ничего крепче кофе.

Экскурсия по пастернаковским местам? Да вся железная дорога от Москвы до Перми — сплошное пастернаковское место…

Постмодернистов из столицы возили по Перми, по “Юрятину”, потом Бавильский в своем ЖЖ написал: “Помочился во дворе домика Лары”. Стало тяжело у меня на сердце. И через год домик Лары снесли.

— В Усть-Качке все время Пастернака не хватает, чтоб описал эти леса и это мелколесье — только он умел так Урал описывать!

Пермь — самый рисующий город России.

А по другим параметрам — отстает. Пользователей Интернета всегда в два раза меньше, чем в Екатеринбурге. И прививок от гриппа в Перми ставят в два раза меньше, чем в Екатеринбурге!

В Перми больше не носят клетчатое! Раньше в Чайковском выпускали клетчатые ткани, и все мы были в клеточку. Отчасти потому, что Пермь — закрытый был город, в клетке мы сидели, иностранцев к нам не впускали, то есть можно было о благоустройстве не заботиться — не для своих же делать что-то... Но клетка — одновременно и символ свободы, ибо все стороны квадрата смотрят во все стороны света. Пришла свобода — не стало клетки…

Проезжали мимо указателя: “Песьянка — Большое Савино”. От руки намалевана стрелка, надпись: “Таня Петрова”. А у нас на тротуаре белыми буквами: “Солнышко, я соскучился”.

Читала в Интернете, что пермские ученые изобрели деревянные суставы, но не могут внедрить. А Курган уже использует это изобретение.

Существует так называемый лунно-пермский патриотизм — обрабатывают лунный камень якобы лучше всех…

Правозащитник Роман Юшков три дня читал судье стихи Бродского вместо ответов на вопросы (его взяли тогда за акцию протеста против утилизации ракетного топлива).

В то же время у молодых пермяков архаическое сознание! Знакомый юноша покончил с собой из-за того, что наши проиграли в футбол (древние к слову относились магически — зло-слово разрушит мир, так и нынче — боятся критики).

В пермских лагерях побывали многие: Шаламов, Щаранский, Буковский, Ковалев… Мандельштам был в Чердыни в ссылке и там выбросился из окна второго этажа… Когда ко мне на съезде ПЕН-клуба в Москве подошел писатель и сказал, что сидел в Перми за диссидентство, я развела руками:

— Пермь такая гостеприимная…

Да, есть Пермь небесная и Пермь подземная. Из-за лагерей — много сгустилось темного…

Андрей А. (бард) написал мне: “Если бы это было возможно технически, то памятник Мандельштаму надо бы поставить не на пермской земле, а в пермском воздухе — в полете. Его и везде-то земля не очень держала, но в Чердыни случилась катастрофа”.

Нравится мне слово “пермистика” — в нем и Пермь, и мистика.

Пермский прозаик К. получил из столичного журнала вместо гонорара письмо: “Скажите спасибо, что вас — провинциалов — печатаем!”. Ответил телеграммой: “Едем вас бить”.

Я приехала в Пермь из маленького поселка, не зная имени Хемингуэя. И Пермь дала мне все: образование, друзей, мужа, детей, сюжеты.

В Перми нет йода в воде, щитовидка у всех сбоит, отсюда гипертимность. Достоевский говорил: широк человек (он бы сузил). А в Перми словно еще шире. Даже атомную тревогу сыграли однажды поутру! Больше нигде в России такого катаклизма не случилось. Недавно выяснилось, что с похмелья человек нажал кнопку учебной тревоги… Как писатель я выигрываю — сюжеты сыплются справа и слева. Когда спрашивают, почему я дарю, а не продаю картины, отвечаю: “В воде нет йода”.

— А почему твой муж — молдаванин — иврит преподает?

— В воде нет йода…

Из аэропорта подъезжаешь: точки огней редкие, снег идет, и вдруг Пермь вспыхивает, как протуберанец!

Быт Перми. Быть Перми! (Лет десять назад мне “Родина” заказала статью о быте Перми.)

У нас в городе есть один солипсист. Он говорит:

— Солипсизм — единственно верное учение!

— А кому ты это говоришь? — спрашивает его мой муж.

…люди в Перми разные, люди идут на улицу Сибирскую, люди терпят. Люди богатые бывают белыми и черными. Люди бедные бывают белыми и серыми — они все вытерпят. Люди в Перми летают (из сочинения ребенка с альтернативной одаренностью).

Однажды Слава Букур, живя в Казахстане, ткнул пальцем в карту и попал в Пермь. Приехал, женился и с тех пор живет здесь более тридцати лет.

— Если у тебя есть друг-пермяк, то врага тебе не надо.

От тюрьмы да от Перми не зарекайся.

Поволоцкая надписала мне свою книгу: “Нине Горлановой-Пермской”. Мне тогда нравилось, я так себя и ощущала: Горлановой-Пермской. А теперь, после суда, я так себя не ощущаю. Слава говорит:

— Напиши рассказ: “Моя любовь к Перми и развод с ней”.

— Зачем писать рассказ, когда нужно уезжать отсюда!

А я сама писала: в Перми нет мифологемы византизма, нет внимания власти к культуре! И что: появилось внимание ко мне — завели на меня уголовное дело! Внимания было уделено — вагон и маленькая тележка. Год судили меня, ни в чем не виновную. Хорошо, что суд закончился примирением сторон в конце концов! Но я от волнения перенесла инсульт, теряла речь… В общем, молиться за родной город перестала и все думала, куда бы уехать.

“Всем привет из недалекой Перми!” — начала я недавно один свой рассказ. Потом вычеркнула такое начало. Настолько болело все внутри из-за суда. Я уверена, что в Екатеринбурге интеллигенция не позволила бы меня судить ни за что.

И вот в сентябре прошлого года случилась беда: упал на Пермь самолет. Но упал в овраг! Никто не пострадал из тех, кто на земле. А если б он упал на любой наш химический завод, вряд ли я осталась бы жива… и много еще бы пермяков погибло. С тех пор я снова молюсь за родной город.

— Хоть считается, что у нас все молятся на доллар, что молодежь вся черствая, — а посмотрите на место падения “Боинга”. Все усыпано цветами, и люди идут и идут.

Я вот что думаю: это крестный ход, которым ходили пермяки летом, спас Пермь.

Любыми путями Господь приводит нас к любви.