|
Александр Левин
Улица Павших Борцов
Об авторе | Александр Левин — родился в Москве в 1957 году. Инженер по вычислительной технике, работал по специальности, потом — редактором отдела фантастики и фэнтези в частном издательстве, редактором отдела культуры в частном пресс-агентстве. С середины 90-х годов пишет самоучители по работе на компьютере и компьютерным программам, выходящие массовыми тиражами. Стихи пишет с 20 лет, свою необычную поэтическую технику называет лингвопластикой. Публиковался в литературных журналах и поэтических антологиях, постоянный автор “Знамени”. Выпустил три поэтические книги, а также четыре компакт-диска с песнями на свои стихи.
Александр Левин
Улица Павших Борцов
Буколюшки на переезд с дачи
1. Много всяческих деревьев возвращается с кочевьев,
возвращается с леченьев после многих приключеньев,
после уличных гулянок, паучков и паутинок,
шоколадниц и белянок, прочих маленьких скотинок,
после мощных опылений и других увеселений —
едет с дачи сад домашний, портативный, настоящий,
на сиденье и в багажнике, на коленках и в бумажнике,
на крючке и в бардачке, у водителя в руке.
2. Это дерево-паслён, он на части разделён:
тут кусточки, тут листочки, тут белёсые цветочки.
Дома дерево болел, чуть едва не околел,
но на даче постарался и опять зазеленел.
3. Это дерево-лимон, он ветвист и разветвлён.
Из него торчат лимоны, к горизонту наклонёны.
Нелегко сидеть в машине в густоте его листвы:
растопырился, мужчина, во все стороны, мужчина,
обнимай его, Марина, вплоть до самой до Москвы.
Но скажу на всякий случай:
он и кислый, и колючий.
4. Это древовидный слон, как нестриженый газон,
три разлапые ножищи упирает в небосклон.
5. Это дерево no-name, много листьев и корней,
много тонкого ствола, жаль, название забыл!
6. Огурцовый молочай: зазевался — получай.
Он горохами плюётся, размножаясь невзначай.
А детей у молочая полный следующий горшок.
Ежедневно их считая, мы испытываем шок.
7. Юкка-пальма, пальма-юкка, про неё теперь спою-ка!
Кроной небо подметает, корнем землю пронизает,
ствол как мощный ананас!
Внешность пальмы одобряем, но в еду не потребляем —
эта овощ не для нас.
8. Был у нас на даче-чаче свой домашний полусад.
А теперь мы с дачи-чачи полусад везём назад.
9. Только сосны многоосны мы на даче оставляем:
от сосны горшок не лезет в нашу синюю машину.
10. Только яблони обильны мы на даче оставляем:
вся возможная шарлотка не поместится в багажник.
11. Только сливы оставляем, не отведанные толком.
Мы отведывать устали, наотведывались, хватит!
12. Только вишни и шиповник мы на даче оставляем,
всю смородину трёхцветную,
всю сирень кордебалетную,
весь ветвящийся, ползущийся
вьюн густой двояковьющийся —
диковатый виноград
и бесноватый огурец.
13. Разлюлимую малину мы на даче оставляем,
весь цветочный магазин, весь богатый витамин,
весь крыжовник и коровник, из которого корова
нас кормила самым лучшим, творогом по четвергам,
а теперь она в декрете, эта добрая корова,
пусть телёночком займётся и на даче остаётся —
вплоть до следующего лета,
вплоть до следующего года,
если выпадет погода. 23—27 августа 2007
* * *
Осень залатаю
быстрыми стишками,
строчкой торопливой
поперёк основы.
Ни одной прорехи
не оставлю в небе,
чтоб не выпал дождик
из сумы дырявой.
Ни одной прорухе
не позволю сбыться,
всё зашью, заглажу
быстрыми стишками.
Прихватить бы воздух
самой тонкой нитью,
чтобы не кончался
тёплый свет осенний.
Обметать бы листья,
листья золотые,
чтобы не упали,
так бы и летели.
Чтоб картинка эта
у тебя на стенке
так бы и висела
обо мне на память.
Чтоб не расползалась
ветхая основа,
залатаю осень,
осень золотую. 1—4 октября 2007
* * *
В темноте за забором
в пустоте за барьером
что-то снится и мнится
что-то видится чудится
то ли здесь то ли рядом
то ли есть то ли будет
но не выпив отравы
не поймаешь мгновение
кто закидывал в небо
рыболовные сети
может вытащить рыбу
может вытащить птицу
может вытащить тину
только тину морскую
или чёрную тучу
вместе с бурей и градом
если катится мимо
или ломится прямо
если ходит кругами
или прячется где-то
надо выждать немного
потянуть полегоньку
потянуть посильнее
подхватить — и оставить
положить и примерить
повернуть и приладить
посмотреть как удобно
как сподручно и ловко
как не туго не мелко
как ни шатко ни валко
как свободно и верно
и почти невозможно
и тогда разрастётся
развернётся расширится
повезёт и потащит
и куда-нибудь вывезет
и заполнит какую-то
непонятную нишу
неизвестную полость
что пуста но возможна
и такая отрава
полнота и наличие
если сон обретает
ощутимую форму
если вакуум грозно
заполняется жизнью
заполняется миром
что доселе неведом
или просто невидим
до последней секунды
но войдёт за мгновение
и в крови растворится
21—17 сентября 2007
Полечка
Расшаталась нервная,
нервная система.
Выскочила бледная,
бледная экзема.
Или не экзема вовсе —
просто зимы длинные,
хоть и не холодные,
но страшные и тёмные.
Поступила милостиво
высшая инстанция:
для апреля выделена
тёплая каденция.
Выйдешь утром-вечером
по насущным надобностям,
поглядишь, заслушаешься —
позабудешь что-нибудь.
Где она, инспекция,
где она, милиция?
По небу летиция
птиция-синиция,
в руки не даёция,
девица-сестриция,
целый день поёция,
целый день свистиция.
И другие прочие,
и иные всякие
музыке подыгрывают,
скачут да подпрыгивают.
Воробей наяривает,
на своём насвистывает.
Голубей с голубою
полечку выписывает.
Дети все на великах,
роликах и шариках,
шарики за ролики —
и светло до вечера.
Вот и я, как птиция,
по небу летиция,
по земле ходиция,
плачет — не грустиция.
Странная позиция,
странная эмоция:
плачет — не грустиция,
песенки поёция.
29 апреля — 13 мая 2008
Гаврилов и Шувалов
Ушли Данилов и Панфилов,
ушли Денисов и Шаталов,
остались бедные Гаврилов
и, разумеется, Шувалов.
Одни, одни среди дебилов,
среди уродов и шакалов
остались бедные Гаврилов.
И, разумеется, Шувалов.
— Мы все умрём, — сказал Гаврилов
и зарыдал что было силов.
— Увы-увы! — вздохнул Шувалов
и головою покачалов.
— О, нет, не все! — вскричал Гаврилов
и тихо к небу воспарилов.
— О, да, не все! — вскричал Шувалов,
над миром медленно взлеталов.
— Мы будем жить! — кричал Гаврилов
и шляпу в небо запустилов.
— Мы будем петь! — кричал Шувалов,
ботинком по небу моталов.
— Мы будем тут! — они вопили.
— Мы будем там! — они кричали.
И пролетающим бортам
на позывной не отвечали. 4—5 июня 2008
* * *
у нас морозы суховатые
деревья стали суковатые
а снега нету
нету ль да?
неужто это навсегда?
пылят дороги под колёсами
хрустят колёса под машинами
ах зря мы шин своих машин
меняли на шипастых шин! 21—24 декабря 2008
Зимняя элегия
Завернула зима, с резким визгом входя в поворот
и с заносом пройдя по внезапно замёрзшим дорогам.
Доставай же лопату, греби от гаражных ворот —
эту мягко-сыпучую воду кидай понемногу.
Перевозчик с веслом, через город греби наобум,
всё в отвал отправляя, что за ночь насыпала вьюга.
Но за ней не поспеть, за её габаритным огнём,
что мерцает вдали, как душа уходящего друга.
И уже не Харон, а мальчишка, летящий в санях,
за чудовищным “хаммером” этой зимы скоротечной,
всё скорее, всё дальше от города в ярких огнях,
от сестрицы оставленной и позабытой беспечно.
Но ни в сердце осколка, ни линзы контактной в глазу —
просто жмёшь на педаль, за зимой уходящей несёшься,
а потом руль берёшь на себя, но на полном газу,
если книги не врут, напоследок ещё обернёшься.
Февраль-март 2007
Царевна ли?..
Лепица, нелепица — это нам неведомо,
внятица, невнятица — умному достаточно.
Из коробки махонькой вылезала девица,
ликая, алаберная, перепонкожаберная.
Выползала девица из зелёной кожицы,
то ли гушка малая, то ли сичка шустрая.
Становилась на ноги девица-красавица,
помавала рученькой — стыдница, образница.
Улыбалась девица суженому-ряженому.
— Ты такой Иванушко! Ты такой дотыкомка!
Хоть в семействе меньшенький, а дотёпа всё ж таки —
весь доразумение и доумок вылитый!
Поглядел Иванушко, видит: девка справная,
дарная, казистая, сердцем умолимая.
Видит: девка мозглая, девка тороватая —
и пошить кому-нибудь, и пожрать чего-нибудь…
Как не полюбить её, девушку уклюжую,
мудрую-премудрую Василису Китишну!..
Сказано и сделано — полюбил Иванушко,
выносимый, вежественный, не крофил какой-нибудь!
И в уста червоные лобызает девицу,
хоть немного скользкую, но царевну всё-таки.
“Но она царевна ли? — думает Иванушко, —
или гушка всё-таки перепонкожаберная?”
Ходит всё и думает, думает Иванушко:
“Да она царевна ли? Или гушка всё-таки?..”
Вот такая лепица, лепица, суразица,
а кому не нравится, пусть пойдёт повесится.
А кому не нравится, пусть пойдёт удавится. 6—8 февраля 2008
* * *
Топотухло-Топогасло по деревне проходило,
через лужи пёрло танком, в ворота стуча ботинком.
Топотухло-Топогасло зычным голосом трубило:
— Выходите, мужичины, будем бицца и толкацца!
Кто хотел со мной сразицца, перед девками хвалился?!
Кто кричал что Топотухло — то погасло, то прокисло?!.
Топотухло-Топогасло по деревне проходило,
кулаком в себя стучало, крики грозные кричало,
вопли грозные вопило, рёвы грозные ревело,
в лапти новые обутое, совершенно е…тое…
И никто пред Топотухлой появиться не решается,
каждый третий и четвёртый по сусекам схороняется,
каждый пятый и двадцатый по амбарам подметается,
ни сражацца, ни толкацца совершенно не желается.
Чемпион былых столетий Чтоупалло-Топропалло
не вылазит из подвала — типа что-то потеряло,
типа что-то сильно ищет.
Победитель шелкопряда Восадули-Умавроди
чешет репу в огороде — типа нет важнее дела
чем выращиванье репы.
Высший рейтинг робко прячет Толлирыбба-Толлиптицца,
в холодильнике таится — типа спит оно навроде
в холодке и на досуге.
Грозный воин-пехотинец, бывший чёрный африканец,
грудь крестами осеняя, с головой в кусты забился —
типа выпил и забылся — Толипан-Толипропан.
Остальной мужчина видный, остальной мужчина статный,
остальной мужчина всякий схоронился под кроватью:
очень страшно Топотухло, очень злобно Топогасло,
если выйти с ним толкацца, затолкает, забодает!..
Тут выходит из-за тына (тына, тынна, таратына!)
Тоберёзка-Торябина (тына, тынна, таратына!)
и большого Топотухлу (тына, тынна, таратына!)
нежно гладит по головке (тына, тынна, таратына!)
и берёт его на ручки (тына, тынна, таратына!)
и несёт его в постельку (тына, тынна, таратына!),
напевая мелодично:
— Спи покойно, мужичина! Мой хороший мужичина!
Тына, тынна, таратына!
Тына, тынна, таратына!
Таратына тыннннн! 7—13 октября 2007
Пение символическое
Корзинка плюмбума и веточка морфея,
и тихий свет в созвездье Скарабея,
и девы лёгкие, и лёгкая вода...
В долине Сфат и кущах Мельхиора
таится нежное, ласкающее взоры,
восходит бледное, темнея иногда.
Струится пряное и дробное роится,
в кустах мальволии сидящая цевница
весёлым стрёкотом сопровождает нас.
И мы восходим к храму Бальтазара
где ящерка Тиглата Паласара,
на камень вылезши, позирует анфас.
Там тишина, там синяя прохлада,
там всё, что сердцу пламенному надо:
и мысль прозрачная и явственная речь.
И в алтаре паломника-Гаспара
поёт возвышенно архейская кифара,
и лук бессилен там, и не потребен меч.
Там девы юные в мерцающих хитонах
и травы душные в белёсых автохтонах,
и плюмбум сладостный, и ласковый морфей.
И мы, войдя, свой возвышаем голос,
и замирают Ханаан и Родос
и в небе ветреном горящий Скарабей. 1—7 января, 8 февраля 2008
Улица Павших Борцов
Выехал затемно, долго плутал,
долго колдобины задом считал.
И вот серая улица, немытые дома —
то ли кондитерская, то ли тюрьма…
Вот эта улица Павших Борцов,
спящих бойцов и сопящих отцов,
вот эта улица, вот этот дом,
вот эта девушка с бывшим веслом.
Что тебе надобно в этих местах,
полузабытых и полупустых?
Ищешь старых знакомых? Или новых подруг?
Только борцы да борчихи вокруг.
Вот тебе улица Павших Борцов,
пьющих жильцов и хрипящих певцов.
Вот эта улица, вот этот дом,
вот эта курица скачет с ведром.
Вот это место, где рухнул твой дом,
старые липы над мутным прудом,
тени остались, а люди ушли,
мёртвая память догорает вдали.
Вот эта улица чахлых юнцов,
дохлых птенцов и патлатых самцов
Вот эта улица, вот этот дом,
чёрное небо над этим прудом.
Дивное прошлое, сказочный рай…
Не возвращайся, не проверяй,
так ли уж ясно там, так ли светло,
так ли уехавшему не повезло…
Не возвращайся в разрушенный дом:
если войдёшь, то не выйдешь потом,
если и выйдешь, то — павшим борцом,
спящим бойцом или хрипящим певцом…
вот эта улица, вот этот дом
вот эта улица, вот этот дом
|
