Леонид Зорин

Торжественная комедия

Лидия — премьер-министр

Антон — ее сын

Четвергов — ее муж

Дора — ее помощник

Диомидов — министр иностранных дел

Керн — министр финансов

Варвара — министр здравоохранения

Чекан — генерал, министр обороны

Гусева — лидер оппозиции

Лидия: Наша сегодняшняя встреча происходит в критической обстановке. Пограничники сопредельной державы схватили двух наших соотечественников, юную пару, оказавшуюся на территории Кривых Бугров. Она, как известно, является спорной. Мало того, что наши соседи бесцеремонно на ней хозяйничают, они еще с вызовом квалифицируют появление молодых людей не как досадную случайность, а как намеренную провокацию. Требование освободить наших граждан не встретило должного понимания.

Керн: Это действительно случайность?

Лидия: Наши компетентные органы меня заверили: так и есть.

Чекан: А если не случайность, тем лучше. Значит — осознанный протест. Двое молодых патриотов считают Кривые Бугры своей родиной.

Варвара: Как занесло туда этих олухов?

Лидия: Спросили бы что-нибудь полегче. Прежде всего я бы хотела, чтобы министр иностранных дел нам осветил всю ситуацию.

Диомидов: Не было бы, как говорится, несчастья… Я полагаю, давно пора всем нам повернуться лицом к этой кровоточащей ране. Вспомнить об исторической миссии. Кривые Бугры — это наша боль, наша священная корова. Ну, пусть одна из священных коров. Мы ее приняли как эстафету из ослабевших рук предшественников, можно сказать, она нам завещана. В самые сложные периоды она канализирует страсти и консолидирует население. Думаю, больше того — убежден: для сопредельного государства наличие спорной территории играет аналогичную роль.

Чекан: Да, но в отличие от нас они сохраняют над ней контроль.

Керн: Песчаник вперемешку с болотом.

Чекан: Нет, есть и лес.

Керн: Анекдот, а не лес.

Лидия: Тем не менее в этом лесу их и взяли. Местность достаточно романтическая.

Чекан: Прежде всего это наша местность. Шеф дипломатии очень красиво рассказывал нам о Кривых Буграх. Но он их рассматривает как средство, а я их рассматриваю как цель.

Диомидов: Я уважаю жар ветерана, однако кто это вам сказал, что для меня Кривые Бугры — это лишь средство?

Чекан: Сами сказали. “Канализируют, консолидируют”. Дело не в том, чтобы выпустить пар. Пора уже исполнить свой долг.

Лидия: Что вы имеете в виду?

Чекан: Необходимо вернуть народу национальную святыню.

Керн: Это Кривые Бугры — святыня?

Чекан: Именно. Кривые Бугры. Они укрепляют народный дух и пробуждают от долгой спячки наши вооруженные силы. Бездействие армию разлагает.

Варвара: Насколько я поняла генерала, он предлагает нам на обед маленькую победоносную?

Чекан: Вы меня правильно понимаете.

Лидия: Что скажет нам министр финансов?

Керн: Маленькая для нас разорительна. Победоносная — исключена.

Лидия: Убеждены?

Керн: Дефицит ликвидности.

Чекан: Старая надоевшая песня.

Керн: Малайский кризис.

Чекан: А мы при чем?

Керн: При чем.

Чекан: Я полгода слушаю про малайский кризис. Министр финансов — пораженец.

Керн: Тотальная неуплата налогов. В нормальных странах за это сажают. На триста лет. Иногда — на четыреста.

Диомидов: За это время можно исправиться.

Варвара: Все-то у нас не на должном месте.

Керн: Мое место — электрический стул.

Лидия: Я тоже от своего — не в восторге. По-моему, все здесь недооценивают сложности нынешней ситуации. Коллеги отгородились от улицы. Но улица может вас потревожить.

Чекан: Вторично обращаюсь к премьеру с настойчивой просьбой переименовать вверенное мне министерство. Что значит “министр обороны”? Само это слово “оборона” парализует личный состав. Дает неверную установку.

Керн: Переименование — затратное дело.

Чекан: Заметьте, что министр финансов играет роль пятой колонны.

Лидия: Господа, не переходите на личности. Я обдумаю высказанные суждения. Выражаю вам свою благодарность за то, что вы приехали за? город. Я себя чувствую нынче скверно, а встречу нельзя было откладывать. Все свободны.

Керн: Скорей поправляйтесь.

Чекан: Честь имею.

Лидия: Прошу министра здравоохранения и демографии задержаться. (Прощание. Министры, кроме Варвары, уходят.) Ну и страной досталось рулить. Никак не поймешь, чего она хочет. Не то разогнуться и распрямиться, не то надраться, как Четвергов. Горбатишься, как ломовая кляча. И все — без толку. Одни неожиданности. Из-за каких-то двух байстрюков стоит на ушах все государство.

Варвара: Не первая на волка зима. Прорвемся. А что ты хандришь? Пожалуйся. Я все-таки врач.

Лидия: Не бери себе в голову. Просто критические дни.

Варвара: Я думала — за державу обидно. Скажи Четвергову, чтоб был аккуратен. И бережен.

Лидия: От него дождешься! Вот уж сосватала мне сокровище.

Варвара: Ты же сама меня просила.

Лидия: Знала я разве, что он — тунеядец?

Варвара: Ну почему? Он пишет комедию.

Лидия: Ой, не смеши. Лежит на тахте.

Варвара: Творческий кризис.

Лидия: Ну, спасибо. Мало мне малайского кризиса.

Варвара: Поставь-ка себя на его место. Баба — в тузах, а муж — валет. Стало быть, прояви терпение.

Лидия: Оно мне нужно для государства.

Варвара (оглядывая ее): У Глеба шила?

Лидия: А у кого же?

Варвара: Смотришься. Смени только пуговки.

Лидия: Ты полагаешь?

Варвара: Убеждена. И пряжку на пояс — другую. Поменьше. Не кисни, подруга. (Смотрит на часы.) Пора — в министерство. Через часок у меня — “круглый стол”.

Лидия: Удачи. Позвони вечерком. (Варвара уходит. Появляется Дора — рослая девица со скорбно сжатыми губами.) В чем дело, Дора? Такое лицо обычно носят на панихиде.

Дора: Лидия Павловна! Прошу извинить меня, но ваш супруг меня шлепнул по тазу.

Лидия: Таз цел?

Дора: Он цел, но дело тут глубже.

Лидия: Ах, даже так?

Дора: Ваш муж задел не только мой таз. Мое достоинство.

Лидия: Бесспорно. Твой таз — твое достоинство. Поэтому он его и задел. Ладно, я с ним поговорю. И кто еще на тебя посягал?

Дора: Ваш сын.

Лидия: Это новость! И он — туда же?

Дора: Лидия Павловна! Я понимаю, он юноша, он ищет себя, в нем молодая кровь играет…

Лидия: Он тоже шлепнул ниже спины?

Дора: Лидия Павловна! Есть еще сердце. Есть и душа, в конце концов.

Лидия: Дора, душа — не в конце концов. Наоборот — в начале начал. Кстати, я вижу, ты клеишь Антона. Трудное дело. Но если уж клеишь — не ной, не дергайся, не шурши. Побольше стали.

Дора: О, как вы правы. Необходимо взять себя в руки.

Лидия: И крепче сжать ноги.

Дора: Это ужасно. В чем вы меня подозреваете?

Лидия: В вечно женственном. Не подозреваю, а знаю. Но ничего ужасного нет. Все, что естественно, — не ужасно.

Дора: Какая гениальная формула.

Лидия: Общее место. Не лизоблюдничай.

Дора: Поверьте, я от чистого сердца.

Лидия: Само собой. Что у тебя еще?

Дора: Лидия Павловна! Ваш супруг спаивает вашего сына.

Лидия: Новое дело. Послушай, милая, ради Христа, не морочь мне голову ни своим тазом, ни моим мужем. Ни Антоном, ни своей мерехлюндией. У меня и без вас забот выше крыши.

Дора: Простите меня, я виновата. Вас домогается посол.

Лидия: Дора, между нами есть разница. Меня мужчины не домогаются, а посещают. Запомни на будущее. С посла и надо было начать. Ясно тебе? С иностранного гостя, а не с твоей потерпевшей задницы. Пригласи его.

Дора: Простите меня (выходит).

Лидия (берет трубку): Антон, не уходи. Ты мне нужен. (Входит посол, статный мужчина представительной внешности. Похоже, он о ней высокого мнения.)

Посол: Приветствую вас, госпожа премьер. Рад видеть вас в столь блистательной форме.

Лидия: Я также рада тому, что вы рады. И сожалею, что мне приходится внести диссонирующую ноту в ваше мажорное настроение.

Посол: Ноты неизменно присутствуют в дипломатической повседневности. Мало-помалу я к ним привык.

Лидия: Я все же попытаюсь нарушить ваш столь надежный иммунитет. Мне кажется, что ваше правительство не представляет масштаба кризиса. Моя страна никогда не бросит своих детей, попавших в беду.

Посол: Позволю себе восстановить объективную картину событий. Они оказались на территории, куда их никто не приглашал. Их появление непонятно, и цели его вызывают вопросы.

Лидия: И вы постараетесь получить необходимые вам ответы. Все это началось не вчера. Суть дела не в судьбах двух юных существ, а в отношениях двух государств. Они ненормальны и драматичны. Если хотите — кровоточат. Наше терпение не беспредельно.

Посол: Я с сожалением должен заметить: эта позиция неконструктивна.

Лидия: Напротив, ваше превосходительство. У нас есть четкие предложения. И есть возможность раз навсегда покончить с источником противоречий. В конце концов, спорная территория может управляться совместно.

Посол: Два замечания. Территория, которую вы объявили спорной, в наших глазах таковой не является. Что же касается кондоминиума, то это конструкция архаическая.

Лидия: Ничуть не более архаическая, нежели военный конфликт.

Посол: Позвольте мне быть вполне откровенным. Я понимаю, что вы обязаны сказать мне несколько резких слов. Это нисколько не уменьшает не только моего восхищения вашими превосходными качествами, но и надежды, что чувство реальности удержит вас от неверного шага.

Лидия: Благодарю вас от всей души за эти столь лестные оценки. Но вам ли не знать: в народной душе может в рубежный момент истории скопиться критическая масса. Она становится неуправляемой.

Посол: Я понял. Народная душа — субстанция странная и загадочная. Она возбуждается в нужное время и в нужном месте.

Лидия: Отлично сказано. Нужное место вам известно. Его называют Кривые Бугры. А нужное время известно мне. О нем вы узнаете позднее. Пусть это будет не слишком поздно.

Посол: Это угроза?

Лидия: Избави Бог. Просто делюсь своими мыслями.

Посол: Я непременно их доведу до сведения моего правительства.

Лидия: Мои пожелания благополучия и всяческих радостей вашей супруге.

Посол: Я передам их, хотя и рискую. Моя супруга убеждена, что я слишком ревностный ваш почитатель.

Лидия: Что делать, где ревностность, там и ревность. Желаю вам мира в вашей семье.

Посол: Такого же, как и нашим странам. (Уходит. Сразу же входит Дора.)

Лидия: Кто еще?

Дора: Лидер оппозиции.

Лидия: Да, верно. Скажи, что я ее жду. (Дора уходит. Лидия берет трубку.) Четвергов, приведи себя в порядок. Освобожусь через четверть часа.

(Входит Гусева. Сухопара, подтянута. Резкая энергичная пластика.)

Здравствуйте, Надежда Петровна. Приятно, что вы не поленились приехать за город. Я нынче — не в форме.

Гусева: Прошу простить мне мою настойчивость. Недопустимые действия мэра…

Лидия: Чем провинился наш городничий?

Гусева: Он воспрепятствовал нашему шествию.

Лидия: Но ведь не митингу.

Гусева: В этом и было его изощренное иезуитство. Можете надрывать свои глотки, но улицы города — не для вас. Они — для избранных. Вы здесь — парии.

Лидия: Надежда Петровна, нам не по возрасту ложноклассицистский надрыв. Мы — избранные, в этом вы правы. Но — не фортуной, а населением. Дождитесь, чтоб оно выбрало вас.

Гусева: Лидия Павловна, это случится гораздо быстрее, чем вы рассчитываете. Нельзя быть бесстрастной, когда сограждане томятся в чужеземных застенках.

Лидия: Я не бесстрастна, я темпераментна. Но я не втяну страну в авантюру.

Гусева: Вы называете патриотов авантюристами?

Лидия: Вовсе нет. Но то и дело авантюристы себя называют патриотами.

Гусева: Коснемся этой кровавой темы во время наших теледебатов. Мы на коленях стоять не будем.

Лидия: Разумно. Неудобная поза. Самый сердечный поклон супругу.

Гусева: Благодарю вас. Мы разбежались.

Лидия: Да быть не может. Такое чувство…

Гусева: Он вздумал поставить меня перед выбором: “Политика или я”. Представляете?

Лидия: Безумец.

Гусева: Это я и сказала. Что делать? Такова наша доля. Ваш героический Четвергов держится?

Лидия: Он не герой. Он стоик.

Гусева: Вам повезло. Все еще дружит с зеленым змием?

Лидия: По мере сил он мне обеспечивает симпатии моего избирателя.

Гусева: Вы полагаете?

Лидия: Население ценит социальную близость.

Гусева: Всех благ вам. Вы мужественная женщина.

Лидия: У каждого — свой любимый змий. (Гусева уходит. Является Антон.)

Антон: Муттерхен, ты мной недовольна?

Лидия: Ты это понял?

Антон: Ты мне сказала, что я тебе нужен. Понять нетрудно.

Лидия: Ранимый молодой человек должен вести себя подобающе.

Антон: Какие претензии?

Лидия: Дора сказала, что у тебя горячая кровь.

Антон: Что она имеет в виду?

Лидия: Что ты ее тискаешь.

Антон: Преувеличивает. Тщеславие женщины непомерно.

Лидия: Прошу перестать разыгрывать сцены из жизни золотой молодежи. Безвкусный, затасканный репертуар. Работаешь у министра финансов. Есть чему и у кого поучиться.

Антон: Да, он знаток и специалист. Но примениться к нему непросто.

Лидия: В чем проблема?

Антон: Не употребляет глаголов.

Лидия: Он занят и экономит время. Теперь — о главном. Ты втихаря киряешь с Четверговым?

Антон: Ей-Богу, однажды эта Дора дождется!

Лидия: Хочешь сказать, на тебя клевещут?

Антон: Нет, информация достоверна. Но нет криминала в том, что мне хочется закорешиться с твоим супругом.

Лидия: Что сходит тертому калачу, для вундеркинда жизнеопасно.

Антон: Он, безусловно, тертый калач. Но терли его сверх всяких мер. Тебя не смущает?

Лидия: Нет, мой милый. Я, как ты знаешь, зубастая дама. Кроме того, по роду занятий на волкодавов я насмотрелась. Меня уже стало от них поташнивать. Но речь не о них, а о тебе. Услышу еще раз об этих подвигах — забудь о стажировке в Швейцарии. (Уходит.)

Антон: Весело началась неделька. (Входит Дора.) А вот и прекрасная стукачка.

Дора: Я не позволю себя оскорблять.

Антон: Зловеще. Это вас мать научила?

Дора: Ваша мать — выдающаяся женщина. Знает людей. Не имеет иллюзий. И не испытывает колебаний.

Антон: Я — не в нее. Вам можно расслабиться. (Обнимает ее.)

Дора: Что это значит?

Антон: Хочу убедиться: вы в самом деле — в бронежилете?

Дора (высвобождается): Стыдно играть чувствами девушки.

Антон: Если вам стыдно, я испарюсь.

Дора: Я вас об этом не просила.

Антон: Трудно понять, чего вы хотите.

Дора: Дитя поняло бы, чего я хочу.

Антон: Так я же не дитя.

Дора: Вы — садист.

Антон: Очень суровы и нетолерантны. Я вас сегодня не узнаю.

Дора: Узнаете. С течением времени.

(Входит Лидия.)

Лидия: Дора, соедини меня с Керном.

Дора: Минуточку. Добрый день, Осип Осипович. С вами на связи — Лидия Павловна.

Голос Керна: Рад.

Лидия: Что вас радует?

Голос Керна: Ваш звонок.

Лидия: Я думала, падение индексов.

Голос Керна: Иммунитет.

Лидия: Жду вас к семи. (Вешает трубку.) Больше ни с кем не соединять. Антон, побеседуем позднее. (Дора и Антон уходят.)

Четвергов (входя): Я тоже к вам не буду допущен?

Лидия: С какой это стати, любезный друг, ты должен подпасть под исключение?

Четвергов: Под правило точно не подпадаю.

Лидия: Я нынче занята. Извини.

Четвергов: Беседуешь со своим народом?

Лидия: В веселом расположении духа?

Четвергов: Просто мне вспомнился один деятель. Мать приглашает его отобедать, а он ей ответствует: “Не могу. Я говорю со своим народом”. Но он сказал это по-французски. Изысканно. Великосветски. “Маман, жё парль авек мон пёпль”.

Лидия: Мне этот разговор предстоит. Впрочем и наш с тобою — тоже.

Четвергов: Любовь моя, нужен шлейф отношений. Нельзя начинать их каждое утро с белого чистого листа. Мы можем расстаться, любя друг друга, как два оленя. И вдруг при встрече я обнаруживаю: передо мной — другой человек.

Лидия: Не человек. Просто другая ситуация.

Четвергов: Чувство не может быть заложником вашей политической кухни. Премьер и жена — понятия разные.

Лидия: Согласна. Так же, как муж и бой-френд. Кажется, я поторопилась.

Четвергов: Чем я на этот раз провинился?

Лидия: Сделай мне милость и напомни, сколько ты раз был женат, Четвергов?

Четвергов: В своем подавляющем большинстве все это были гражданские браки.

Лидия: Какая разница?

Четвергов: Не скажи. Гражданский брак напоминает гражданское общество. Так же бесформен. Очень расплывчатое понятие.

Лидия: Но были же, насколько я помню, официальные союзы.

Четвергов: Три. Даже не о чем говорить.

Лидия: Прошу тебя их вспомнить.

Четвергов: Попробую. Но если только ты мне поможешь.

Лидия: Первая, вроде, была рекордсменка?

Четвергов: Да. Прыгала в высоту. Успешно.

Лидия: Допрыгалась. Вышла за прощелыгу.

Четвергов: Все мы порой опускаем планку.

Лидия: Вторая вроде была офтальмологом.

Четвергов: Она лечила от слепоты.

Лидия: Тебя она вовсе не разглядела. Насколько я помню, третья дама была актерка.

Четвергов: Способная женщина. Но увядала без культа личности. Я был, естественно, его жертвой. Жизнь моя, то была катастрофа. Этакий, знаешь ли, холокост. Ушел из дома. Сменил профессию. Стал драматургом.

Лидия: Дальше я знаю. Мне выпала роль героини драмы.

Четвергов: Солнце мое, я драм не пишу. Я легкомысленный комедиограф.

Лидия: Слышала. Скоро ты нас потешишь?

Четвергов: Процесс пошел. Уже есть название.

Лидия: Немало. “Синяя Борода”?

Четвергов: “Торжественная комедия”.

Лидия: Браво. Почти как у Данте.

Четвергов: Зачем мелочиться?

Лидия: Осталось только начать и кончить.

Четвергов: Было б название. В нем вся суть.

Лидия: Суть в том, что мне не нужен бездельник.

Четвергов: Любимая, ты меня удручаешь. Сначала — Синяя Борода. Потом — тунеядец. Ни то, ни другое. Я легкомыслен, но безбород. И труженик. Письменного стола.

Лидия: Ты должен знать меня, Четвергов. Я никого никогда не пугаю. Я сразу посылаю в отставку.

Четвергов: Но я ведь не министр. Я — муж.

Лидия: Тем более.

Четвергов: Произвол, несравненная. Ты хоть скажи мне, в чем дал я маху?

Лидия: Во-первых, киряешь.

Четвергов: Я муж русской женщины.

Лидия: Даешь оружие в руки недругам. Хочешь пропить мое премьерство?

Четвергов: Пропью премьера — верну жену.

Лидия: Можешь лишиться нас обоих.

Четвергов: Это во-первых, а во-вторых?

Лидия: А во-вторых, ты пьешь с моим сыном.

Четвергов: Я полюбил его, как родного. Кроме того, вдвоем — теплее.

Лидия: Вот так же вдвоем вы жмете Дору.

Четвергов: Я уже сделал ему внушение.

Лидия: Я, Четвергов, обойдусь без нотаций. Слишком надеешься на свои стати. Бери чемодан, ступай на вокзал.

Четвергов: Что мне там делать?

Лидия: Ты говорил, что любишь железную дорогу.

Четвергов: Теперь я люблю железную женщину.

Лидия: Причем — без взаимности. Собирайся.

Четвергов: Лидия. Выслушай меня. Дора всего лишь — несчастный случай. Во-первых, она удачно подставилась. А во-вторых, тут есть обстоятельство. Смягчающее. Врожденный порок.

Лидия: В чем дело? Что еще за напасть?

Четвергов: Я и мои несчастные руки не составляем единого целого. Они живут в автономном режиме. Это прискорбно, но сплошь и рядом действуют они сепаратно.

Лидия: Это бывает. Мы с тобой тоже не составляем единого целого.

Четвергов: Будь снисходительна, моя гурия. Все мои беды и все ошибки — лишь оттого, что я еще в поиске.

Лидия: В каком еще поиске, Четвергов? Всю свою жизнь ты ищешь жен.

Четвергов: Не все так просто.

Лидия: А что такого?

Четвергов: Надбытная мировая тоска.

Лидия: Не в том ли она, что муж — рукосуй, а баба — премьер?

Четвергов: Грубо и плоско.

Лидия: Не нахожу. Четко и точно.

Четвергов: Все было горше, недосягаемая. Однажды в унылую зимнюю пору на грустной земле появилось дитя. Роды были мучительно тяжкими. Прибегли к кесареву сечению. Дитя ничего об этом не ведало. Оно было розовым и простодушным. Уверенным, что все ему рады.

Лидия: Если дитя сейчас намеренно вспомнит свой путь с младенческих дней, то пусть оно поимеет в виду, что я ограничена во времени.

Четвергов: Что на него не хватает времени, оно усвоило очень быстро. Незрячая жизнь в упор не видела этих протянутых к ней ручонок. Когда-то вот так же люди отвергли младенца, рожденного в Галилее. И все-таки жаль его, дорогая. Теперь это, правда, уже неважно. Я скоро уйду из этого мира.

Лидия: Во всяком случае — из моего. Я нынче имела рандеву с Надеждой Гусевой.

Четвергов: Что ей надо?

Лидия: Если вообще — мое кресло. А в частности, она сообщила, что ты, мой милый, не просыхаешь.

Четвергов: Но это вторжение в личную жизнь!

Лидия: Само собою. Как человек нормальной коммуносоветской выучки она собирает компромат. Ты, Четвергов, для нее находка.

Четвергов: Ну и мерзавка!

Лидия: Нормальный политик. Не лучше и не хуже других. Вот социум — это и впрямь трудный случай. И главная сложность в том, Четвергов, что слово “народ” — женского рода. Не он, а она. Не мужчина, а дама. Которая требует, чтобы ей льстили. Твердили, какая она красавица. Извольте. Но эта красавица — спящая. И сон ее длится тысячелетия. Во сне она любит, во сне ненавидит, во сне она творит свои мифы, устраивает всесветный разор и называет его революцией, чтоб освятить свои безобразия. Как видишь, особая летаргия.

Четвергов: Милое дело. Нас презирают.

Лидия: Изжитая лексика, Четвергов. Мы с тобой дети двадцатого века. Казалось, что нас уже не удивить. И вот мы с тобой живем в двадцать первом и ясно, что этот будет похлеще. Пора уж раскрыть свои гляделки, увидеть, каков этот славный мир. Нас окружают дремучесть, злоба, и не обходится без паранойи. Но нет у меня другой планеты.

Четвергов: Нелегкий хлеб у тебя, мой ангел.

Лидия: Ты прав, политика — грязное дело.

Четвергов. О, да. И с Эросом несовместна. Как гений и злодейство.

Лидия: О, нет. В политике есть своя эротика.

Четвергов: Не смешивай Божий дар с похлебкой. Грязное дело есть грязное дело. Я только хочу наконец понять: что же тебя к нему так тянет? Чем тебе грязное дело мило?

Лидия: Есть долг, Четвергов. За мной — моя партия. И есть поверившие ей люди.

Четвергов: Долг? Ты должна только мне, жена моя. Роскошная жена моей зрелости. Ты задолжала мне слишком много. Любви. Самозабвения. Страсти. И больше ты не должна никому. Какая партия? Прохиндеи? Ловкие мальчики? Сладкоежки? Провинциальные краснобаи, дорвавшиеся до столичных трибун? Фурункулы! Мыльные пузыри! Народ? О каком ты толкуешь народе? У вас есть только электорат. Но он ведь хочет того же, что я, хоть ты и произвела его в дамочки. А мы с ним хотим, чтобы все зазывалы оставили нас наконец в покое. Нас, обитателей многоэтажек. Нас, составляющих вашу статистику! Нет уже сил без содрогания, беззвучно, точно в параличе смотреть, как уносятся наши монетки на ваши кампании, ваши вояжи, афиши, плакаты, телеэкраны, на всю эту рекламную муть. Мы понимаем, что вся ваша жизнь, — это украденная наша! Но если крадете, то не воруйте! Однажды вы разменяли страну на государство. Ваше право. Но наше право иметь мечту: проснуться утром и обнаружить, что вы улетели в дальний космос. Вы нас достали. По самые уши. (Пауза.) Не отвечай. Я все понимаю. Иду.

Лидия: Куда?

Четвергов: Собирать чемодан.

Лидия: Не суетись. Я отменяю свою команду: с вещами на выход. Можешь ты все это записать?

Четвергов: Что именно?

Лидия: Этот свой монолог, облитый горечью и злостью. Он мне потребуется сегодня же. Я выступлю с обращением к нации. Понадобятся твой яд и желчь, плавно переходящие в пафос. Тебе предстоит развернуть кампанию по вызволению двух засранцев, которых поймали в Кривых Буграх, в остохреневших Кривых Буграх.

Четвергов: Ты непочтительно отзываешься о национальной святыне.

Лидия: Ты принимаешь мое предложение?

Четвергов: Что ж, Лидия, видит Бог, я хотел покинуть постылую планету, где был не понят и был распят. Хотел прокричать, что с меня довольно. Что даже эти несколько реплик, которые выпало произнести в вашей торжественной комедии, меня утомили и я иссяк. Но если я нужен любимой женщине, то я напишу эту грустную повесть о новых Ромео и Джульетте. Печальней ее на свете не будет. Я выжму слезы из глаз соотечественников. Я напишу, как тайная сила влекла эти два молодых тела прямо на спорную территорию, именуемую Кривые Бугры. То был неосознанный властный зов злодейски отторгнутой части родины. Они не стремились туда идти, но нечто мистически неодолимое будто подсказывало маршрут.

Лидия: Нечто?

Четвергов: Да, НЕЧТО, моя беспримерная. НЕЧТО, названия не имеющее.

Лидия: Нечто. Это хорошее слово. Патриотично и непонятно. Оно мне подходит. Ну что ж, валяй. Может быть, на что-то сгодишься.

Четвергов: Обидно. Пусть так. Снесу и это.

Лидия: Заткнись, Четвергов. Я даю тебе шанс.

Лидия: Рада увидеть вас, господа. Очень приятно, что вы приехали.

Диомидов: Не слишком просто было пробиться.

Керн: Да, многолюдно.

Варвара: Весьма многолюдно.

Чекан: И угрожающе многолюдно.

Варвара: Естественно. В такие минуты люди собираются в толпы.

Диомидов: Позвольте не выбирать выражений. Лидия Павловна, вы самовольно, не сообщив о своих намерениях, сделали бесповоротный шаг. Сорок минут все население сидело, боясь пошевельнуться, приникнув к своим телеэкранам, чтобы узнать, что мир изменился и что отныне оно живет в другой стране, по другим законам. Вы понимаете, что вы сделали?

Варвара: Лидия, все имеет пределы. Это не шутки.

Керн: Какие шутки? У населения плохо с юмором.

Чекан: Армия не воюет с улицей. Это не входит в ее обязанности.

Диомидов: Вы нас поставили под удар.

Лидия: Прошу прощения у коллег. Мой кабинет превращается в класс. В классе всего одна ученица, все остальные — учителя. Что здесь, господа, происходит? Я сообщила населению о том, что вынуждена принять очень нелегкое решение: временно приостановить деятельность политических партий. Этого требует обстановка. С одной стороны, придется потуже нам всем затянуть свои ремни, о чем уже говорил Осип Осипович. С другой стороны, запахло порохом, к чему нас уже давно готовил Василий Матвеевич.

Диомидов: Я лишь сказал…

Лидия: Вы нам сказали о нашей ране, о нашей кровоточащей ране, о наших захваченных согражданах, о наших плененных Кривых Буграх, о долге, о священной корове. Вы нас призвали повернуться к этой корове лицом. Превосходно. Я повернулась. Чем недовольны?

Диомидов: Политика — искусство возможного.

Лидия: Политика — возможность искусства. Я потому ею занялась.

Диомидов: Лидия Павловна, вы должны немедленно успокоить прессу и соответственно — эфир. Их милитаристский запал — прошу прощения у генерала — лишает нас свободы маневра.

Лидия: Свобода маневра нам важна, но есть еще свобода печати.

Диомидов: Помилуйте! Упразднили партии и вспомнили о свободе печати!

Керн (раздумчиво): С позиции экономии средств…

Чекан: Я бы хотел понять, как связаны наши финансовые проблемы и наши Кривые Бугры.

Лидия: Я — тоже. Страна зациклилась на расходах. Пора пробудить в ней готовность к подвигу. Насколько я помню, вы, генерал, просили переименовать министерство. Отлично. Мы вас переименуем. Могу я рассчитывать на поддержку?

Чекан (помедлив): Армия защитит страну, если страна ее попросит.

Лидия: С достоинством ушли от вопроса. Но войны не всегда начинаются по пожеланию трудящихся, которым власти идут навстречу. Обычно мы ставим их перед фактом. Спасибо за солдатский ответ. За вашу солдатскую прямоту. Что скажет финансовый гений родины и беспартийный специалист? Вы требовали сократить расходы. При этом неоднократно подчеркивали, что тут заплатками не обойтись. Нужны революционные меры.

Керн: Очень нужны.

Лидия: Ну что ж, я готова принять революционные меры. Партии висят на бюджете. И это не все. Они высасывают наши моральные ресурсы, не говоря уже о духовных. Согласны?

Керн: Высокая волатильность.

Лидия: Когда представляешь, на что разбазариваются национальная жизнеспособность, народотворчество, интеллект, волосы становятся дыбом. Мое решение предотвращает тотальное банкротство страны, ее исторического организма. Вы можете предложить другое?

Керн: На сутки — остановку торгов.

Варвара: Достаточно, чтобы уйти в отставку.

Диомидов: Лидия Павловна, резкий тон — ваш стиль. А стиль — это человек. Я уважаю индивидуальность и не испытываю досады. Меня занимает только суть дела. Нет партий — значит, нет оппозиции. Не собираюсь ее оплакивать. Но вы поставили под удар ваших соратников и сподвижников,

Лидия: В том-то и дело, Василий Матвеич. Я посягаю не на противников, я посягаю на институты. На эту модель социальной жизни. Иначе бессмысленна вся идея освобождения от фантомов. Убеждена, что в нашем столетии партии себя изживут. Так что мешает нам поискать новую организацию общества?

Диомидов: Вы нас зовете в первопроходцы?

Лидия: И в пионеры.

Керн: Опасное дело.

Лидия: Кто-то боится попасть в переделку? Надеюсь, это не вы, генерал?

Чекан: Готов пасть в бою от пули врага, но не от рук своих сограждан.

Лидия: Еще одна превосходная фраза. С ней можно взойти на эшафот и заодно войти в историю. Ну что же, мне доставляет радость такое множество смелых людей. Еще раз: я никого не гоню. Но никого не стану удерживать. Кому комфортней уйти на отдых, чтоб ни за что не отвечать, тот может это сделать сейчас же. Итак. Всем спасибо. Все свободны. (Министры, кроме Варвары, уходят.) Осталась?

Варвара: Ненадолго, подруга. Хочу проститься наедине.

Лидия: И ты, Брутесса?

Варвара: Скажу по секрету — я уже не слишком юна. Кровь больше не просит адреналина. Я — качественный, опытный лекарь. Больного человека я вылечу. Однако — не больную державу и не больной народ. Не по силам.

Лидия: Печально. Мне будет тебя не хватать.

Варвара: Однажды министр охраны здоровья вправе подумать и о своем. Не грех и тебе о нем поразмыслить. Столица сильно возбуждена. Не заиграйся.

Лидия: Давно не играю.

Варвара: До встречи, Орлеанская Дева.

Лидия: Давно не дева. Всех тебе благ. (Варвара уходит. Входит Дора.)

Дора: Все удалились?

Лидия: И на прощанье произвели меня в Жанны д’Арк.

Дора: Какие глупости. Жанна д’Арк была больная крестьянская девушка.

Лидия: Не хочешь ли к ним присоединиться? Подумай.

Дора: Никакого желания.

Лидия: Так может быть, это ты — Жанна д’Арк?

Дора: Допустим, я девушка. Но — здоровая. И городская. Я не уйду.

Лидия: Похвально. И сердечко не прыгает?

Дора: Вы же сказали: больше стали.

Лидия: Ты памятлива.

Дора: Учу уроки. Могу представить, как эти предатели будут искать себе оправданий. Скажут, что вы ввели диктатуру.

Лидия: Пусть скажут громче. Мне это нужно. Я жду оппозиционную Гусеву. Когда она явится — дай мне знать.

Дора: Она уже здесь.

Лидия: Что ж ты молчала?

Дора: Пусть подождет и охладится.

Лидия: А ты оперяешься. Пригласи. (Дора уходит. Входит Гусева.) Я-то все спрашиваю себя: куда вы делись?

Гусева: Сильно скучали?

Лидия: Еще бы. Вы — часть моего пейзажа. Сегодня вы чудо как хороши. Отменный цвет лица.

Гусева: Ах, оставьте. Вы знаете, откуда он взялся.

Лидия: Важны не средства, а результат. Нет, в самом деле, вы расцвели. Есть новости?

Гусева: Даже сама не знаю.

Лидия: Бойфренд?

Гусева: Кандидат.

Лидия: Мои поздравления. Чем обязана?

Гусева: Было приятно услышать, что вы поправились.

Лидия: Да, я — в норме.

Гусева: Но ваши действия не свидетельствуют о вашей нормальной температуре.

Лидия: Надежда Петровна, с тех давних дней, когда мы занялись этим делом, нам с вами вряд ли стоит надеяться иметь нормальную температуру. Мы будем пылать и воспаляться, будет то жечь, то бросать в озноб.

Гусева: Лидия Павловна, я знала, что вы авторитарная дама, но после сегодняшнего эфира скажу вам, что вы перешли Рубикон.

Лидия: Надежда Петровна, я ведь не Цезарь. Могу быть только его женою. Которая выше подозрений.

Гусева: Цезарь в подметки вам не годится. В сравнении с вами — он либерал. Вы посягнули на власть народа.

Лидия: А кто вам сказал, что он ее хочет?

Гусева: Народ не хочет быть в доме хозяином?

Лидия: Всеми фибрами своей народной души.

Гусева: Лидия Павловна, это цинизм.

Лидия: Ни в коем случае. Здравый смысл.

Гусева: Стараюсь говорить осторожно — сейчас вы рискуете оказаться вне конституционного поля. Остался лишь шаг.

Лидия: Надежда Петровна, кто осторожничает — опаздывает. Я уже сделала этот шаг. Отныне — вы частное лицо. Следует признать этот факт.

Гусева: Стало быть, встретимся на улице.

Лидия: Поставите себя вне закона. Хотите, я дам вам добрый совет? Переключитесь на личную жизнь.

Гусева: Кланяйтесь вашему стойкому мужу. (Уходит.)

Лидия: Дора!

Дора (входя): Я здесь.

Лидия: Ты чем занята?

Дора: Успокаивала вашего сына.

Лидия: Нет у тебя другого дела?

Дора: Вам постоянно не до него. Вот я и делаю вашу работу. (Входит Антон.) Видите, он совершенно подавлен.

Лидия: Ведет себя, как нормальный мужчина. Все — неврастеники и паникеры.

Антон: Не страус. В песок головы не прячу. Вижу реальность.

Лидия: И что ты видишь?

Антон: Получите социальный взрыв.

Лидия: Понятно. У тебя рецидив. Сто лет назад по этой стране гуляла высокая болезнь. Она называлась народолюбием. И выкосила интеллигенцию. Сегодня интеллигентов нет. Я полагала, нет и болезни. Ошиблась. Все еще существует. Но перешла в народобесие.

Антон: Вот я и знаю, чем это кончится.

Лидия: Не трепещи. На худой конец, уедешь в Гельвецию стажироваться. Дора составит тебе компанию.

Дора: Ну нет. Мне там учиться нечему. Вы — мой единственный педагог.

Лидия: Взял бы пример с доблестной девушки. Дора, верни ему равновесие. (Уходит.)

Антон: Занятно, как вы это будете делать.

Дора: Прежде всего я тебе напомню, что ты — мужчина, а не дитя.

Антон: Мы перешли на “ты”, Доротея?

Дора: Так проще. Мужчина не хнычет, а действует.

Антон: Согласен. (Целует ее.) Надеюсь, что не последует жалоб на произвол?

Дора: О, нет. Есть разница между поцелуем и демократическими шлепками по незащищенному месту. Вспомни, что поцелуй воспет лучшими поэтами мира. Он — объяснение в любви.

Антон: Ты полагаешь?

Дора: Я в этом уверена. Просто ты сам себя не знаешь. Ты привлекателен, ты неглуп, но надо развить становой хребет. Нет бури и натиска. Ты качателен. Ты — не охотник. Ты — дичь. Ты зависим. Когда ты однажды столкнешься с толпой, она растопчет тебя сапогами. Она не выносит таких любимчиков и баловней. Но это не значит, что ты обречен и нет надежды. Ты должен жениться на мне.

Антон: Зачем?

Дора: Чтобы уверенно себя чувствовать.

Антон: Дора, за маминой спиной я как за каменной стеной.

Дора: Детские стишки, мой орленок. Тебе нужна другая спина. Прямая, влекущая, судьбоносная. Спина жены. У тебя она есть. Можешь прильнуть и опереться.

Антон: А эта стена меня не придавит?

Дора: Возможно. Но это будет приятно. Нежно, уютно и бархатисто. Не забывай — я умная девушка.

Антон: Опасно.

Дора: Умная и богатая.

Антон: Ты что же — чья-то побочная дочь?

Дора: Я дочь своих бедных суровых родителей. Но я успешно играю на бирже.

Антон: Вот это новость!

Дора: Да, женишок. Будет еще немало сюрпризов. Твой отчим думает, что у меня есть только попка. Он ошибается. Есть голова и есть характер.

Четвергов (входя): Что до меня, прекрасная Дора, то я всегда отдавал вам должное.

Дора: В очень своеобразной манере. (Уходит.)

Четвергов: Пасынок, тебя ждут испытания.

Антон: Вы — мой пример. Вы — страстотерпец.

Четвергов: Ничуть. Я обрел Прекрасную Даму.

Антон: Чтобы обрести мою мать, нужно потерять свою личность.

Четвергов: Бог с ней. Потеря невелика.

Антон: Вы просто отчаянный человек.

Четвергов: Как все, пришедшие в этот мир.

Антон: Не всем грозит пугачевский бунт.

Четвергов: Пасынок, не гони пургу. Она без тебя найдет дорогу.

Лидия (входя): Антон, оставь меня с Четверговым.

Антон (Четвергову): Мужайтесь. Может быть, пронесет. (Уходит.)

Четвергов: Сын не в тебя.

Лидия: Да, он — в отца. Мужское ненадежное семя.

Четвергов: Лестно.

Лидия: Помолчи, негодяй. Передо мной — твоя беседа с несчастным отцом задержанной барышни.

Четвергов: Она тебя тронула?

Лидия: Сердце разбила. Не зря же я женщина и мать. “Вот здесь, — сказал плачущий инвалид — ее фотография в детском возрасте. Ей еще нет четырех лет. Она доверчиво улыбается. Еще не предвидит своей судьбы”.

Четвергов: Рвет душу.

Лидия: Спрячь носовой платок. На этот раз ты попался с поличным. Девица — круглая сирота.

Четвергов: Какое горе. Я точно чувствовал: старое сердце отца не сдюжит.

Лидия: Она — детдомовка.

Четвергов: Я потрясен.

Лидия: Скотина.

Четвергов: Это была метафора. Когда я произношу “отец”, я подразумеваю отечество.

Лидия: Сказать тебе, что я подразумеваю, когда произношу “Четвергов”?

Четвергов: Лидия, есть традиции прессы. Да, она врет. Но — из лучших чувств. Довольно. Ты стерла меня в порошок. Совсем как эти несчастные партии.

Лидия: Напоминаю тебе, Четвергов. Именно ты дал эту идею.

Четвергов: Мог ли я думать, что крик души — это идея? Я был убежден: это идея становится криком.

Лидия: На сей раз — вышло наоборот. Не хочешь крикнуть еще разочек?

Четвергов: Не поощряй меня, так спокойней. Стоит начать сокращать расходы — и будет трудно остановиться. За партиями погибнет парламент.

Лидия: И ты это сможешь обосновать?

Четвергов: Без напряжения, дорогая. Переведи это галльское слово на нашу прямую и точную речь, и получается “говорильня”.

Лидия: Нехилый аргумент, Четвергов.

Четвергов: Представь себе вместо огромного сборища Совет Мудрецов. Лишь пять человек. Свободных от зависти, от агрессии и от претензий на непогрешимость.

Лидия: Где я возьму пять таких человек? Гораздо легче назначить пять сотен.

Четвергов: А ты поищи среди юмористов.

Лидия: Ну, этих я знаю. Не понаслышке.

Четвергов: Напрасно ты нас недооцениваешь. Лидия, посмотри на меня. Я — в инспирации и в наитии. Я только-только вошел во вкус. Ресурсы далеко не исчерпаны. Взгляни, моя совесть, окрест себя. Везде золотые наши запасы. Есть фонды, союзы, ассоциации, объединения, комитеты. Конгрессы, конференции, съезды. Президиумы, общества, ведомства. Правления. Секретариаты. Альянсы. Содружества и товарищества. Не счесть лабазов в наших пещерах. По всей стране, от юга до севера, автоматическим почкованием возводится вторая держава, неосязаемая империя, несуществующая реальность! Какая имитация дела, мыслей и чувств, сочиненная жизнь, будто населенная призраками! И все это — на родных просторах, которые могли бы ожить, заколоситься, родить зерно. Взгляни, под твоими ногами злато, настало время собрать эти камни.

Лидия: Ну что же, это стоит обдумать.

Четвергов: Да нет, не стоит, моя волевая. Я не хочу, чтоб нас линчевали.

Лидия: Знаешь, чем плохи интеллектуалы? Боятся последствий собственной мысли.

Четвергов: По-моему, они правильно делают.

Лидия: Ты рассудительней, чем я думала.

Четвергов: Последствия могут быть непредсказуемы.

Лидия: Да, это не игра, Четвергов. А если это игра, то Большая. Расслабься. Я действую шаг за шагом. Всему свой час, и всему свой срок.

Четвергов: И перевороту?

Лидия: Угрюмое слово. Вот исторический поворот — это легально и легитимно.

Четвергов: Лучше — великий перелом. Тут что-то слышится родное.

Лидия: Возьми себя в руки. Больше стали.

Четвергов: Стали потребуется столько, что попросту не хватит железа. Не говоря об углероде. Лидия, ты пляшешь на грани.

Лидия: Так это и есть моя профессия. Танец на грани. Как же иначе? Я ведь не сижу в своем кресле. Я в нем перемещаюсь в пространстве. Чувствую ритм. Меняю темп. Делаю разные пируэты. При этом — без поддержки партнера. Партнер по призванию — дезертир.

Четвергов: Когда на твоих глазах исполняется опасный балет “Лебединое озеро”, хочется отбежать и надраться.

Лидия: И это все, чего тебе хочется?

Четвергов: Хочется заснуть и проснуться подальше от госпожи Истории.

Лидия: Трус и алкаш. Когда-то я думала, что сделаю из тебя человека.

Четвергов: Ты это сделала, Афродита. Благодаря тебе, мне открылось: настаивай на своих недостатках — они превратятся в твои достоинства.

(Быстро входит Антон.)

Антон: Ну, мать моя, кажется, мы дождались. Есть сведения — сюда движутся толпы. Ты знаешь, как это называется?

Лидия: Момент истины.

Антон: Можно назвать и так.

Четвергов (достает фляжку и отпивает): Теперь я готов ко встрече с судьбой. Обнимемся, моя дорогая. Мы жили вместе недолго, но пылко.

Лидия: Тебе бы только найти предлог.

Четвергов: Обняться?

Лидия: Выпить. (Входит Дора.) Что там еще?

Дора: Лидия Павловна, там — посол. Просит принять его незамедлительно.

Лидия: Ну, если просит, то пригласи. Вы, господа мужчины, отчальте. (Антон и Четвергов уходят. Дора вводит посла и удаляется.) Рада вас видеть. А также — выслушать.

Посол: Здравствуйте, Ваше превосходительство. Я вас тревожу по поручению премьер-министра моей страны. Он полагает, что ситуация по поводу спорной территории приобрела нездоровый характер. Назрела необходимость встречи. Поскольку счет идет на часы, мой шеф готов немедленно вылететь в вашу прекрасную столицу, чтоб обсудить возникший кризис.

Лидия: Очень разумно. Мы его ждем.

Посол: В качестве жеста доброй воли он привезет молодых людей, задержанных нами в Кривых Буграх.

Лидия: Прошу передать моему коллеге, что мы его встретим с открытым сердцем, с традиционным гостеприимством. Считаю необходимым отметить, что вы образцово и безупречно исполнили вашу сложную миссию.

Посол: Такая оценка мне делает честь. Хотя это трудно для дипломата, но я неизменно был с вами искренним.

Лидия: Я тоже рада, что мы избежали сухого протокольного стиля. В конце концов, мы живые люди. Можно ли вам задать вопрос?

Посол: Спрашивайте. Я вам отвечу.

Лидия: Что побудило ваше правительство сменить регистр?

Посол: Наш разговор носит неофициальный характер?

Лидия: Бесспорно. У нас — свои отношения.

Посол: Я выражу свое личное мнение: ваши шаги, ваш переход к единоличному руководству.

Лидия: Нового вы мне не сказали. Но я высоко ценю вашу честность.

Посол: И так же честно я должен сознаться, что рядом с вами я безоружен.

Лидия: Это звучит как объяснение.

Посол: Вы очень недалеки от истины. Можно ли мне забыть на минуту, что я — посол и что вы — премьер?

Лидия: Попробуйте.

Посол: Есть у меня мечта.

Лидия: Я вспомнила Мартина Лютера Кинга. Именно он так говорил.

Посол: Он грезил о счастье человечества. Моя же мечта более дерзкая. А также — более ослепительная. Однажды мы с вами выйдем в отставку. Станем обычными частными лицами. И встретимся на нейтральной почве.

Лидия: В Кривых Буграх?

Посол: Только не там. На эти слова у меня аллергия.

Лидия: Мужайтесь, Ваше превосходительство. Вся наша жизнь — Кривые Бугры.

Посол: Местность опасная и роковая. Ваши молодые сограждане вздумали там заняться любовью.

Лидия: Так я и думала. И за это вы их подвергли репрессалиям.

Посол: И тем не менее, я им завидую. (Пауза.) Должен сознаться, вблизи от вас я ощущаю себя изменником.

Лидия: Кому же вы сейчас изменяете? Вашей стране или вашей жене?

Посол: В данном случае, Ваше превосходительство, это почти одно и то же.

Лидия: Утешьтесь. Наполеон Бонапарт считал изменником Талейрана, но это был его лучший министр.

Посол: Благодарю вас, вы помогли мне. Надеюсь увидеть вас нынче вечером в обществе моего премьера.

Лидия: До встречи, Ваше превосходительство.

Посол: Я остаюсь со своей мечтой. (Уходит.)

Лидия: Дора!

Дора (входя): Я здесь.

Лидия: Скажи Диомидову, чтоб вечером встретил высокого гостя.

Дора: Он — здесь. И все остальные — тоже.

Лидия: Занятно. Пригласи их сюда. (Дора выходит и возвращается с Диомидовым, Керном, Варварой, Чеканом.) Снова со мной?

Диомидов: По зову сердца.

Варвара: Мы — верные люди.

Чекан: Я — солдат.

Керн: И сразу же нам навстречу — посол.

Лидия: Он посетил меня, чтоб сообщить, что председатель его правительства просит меня о личной встрече. Нынче он будет. Прошу вас всех встретить его в аэропорту.

Диомидов: Будет исполнено.

Лидия: Он привезет вместе с собой наших узников совести. Нужно, чтоб молодых патриотов здесь ожидала теплая встреча.

Чекан: Можете на меня положиться. Теплую встречу я обеспечу.

Керн: Вопрос о займе.

Лидия: Само собой. Он будет главным предметом беседы. Теперь — за дело. Время не терпит. (Министры уходят. Входят Антон, Дора и Четвергов.)

Антон: Муттерхен, это невероятно.

Лидия: Что именно?

Антон: Можешь себе представить — люди несут твои портреты.

Лидия: Догадываюсь.

Четвергов: Каким манером?

Лидия: Коллеги вернулись с полдороги.

Дора: Лидия Павловна, надо бы выйти хоть на секундочку на балкон и помахать населению ручкой.

Четвергов: Железной ручкой.

Дора: Именно ею. Оно ее хочет.

Четвергов: Так же, как я. Я ощутил себя частью целого.

Лидия: С каких это пор, дорогой супруг?

Четвергов: Лидия, все мы — патерналисты.

Дора: Прошу вас, выйдите на балкон.

Лидия: Ну что же. Надо ловить момент, пока эмоции не сменились.

(Выходит на балкон. Приветственные возгласы.)

Антон: Дора, тебя не удивляет все, что происходит?

Дора: Ничуть. В отличие от тебя, я — дочь улицы.

Лидия (возвращаясь): Братание с массами состоялось. Можете принять в нем участие.

Антон: Еще бы. Своего не упустим.

Лидия: Он прогрессирует.

Дора: Созревает.

Антон: Ты же велела ловить момент. (Дора и Антон уходят.)

Лидия: И как же я, Четвергов, устала.

Четвергов: Я слышал, что и металл устает.

Лидия: Я адски устала.

Четвергов: Послушай меня. Когда-то в златокудрой античности была страна по имени Лидия. И правил ею богатый Крез. Куда мне, бедному скомороху? Правит Лидия. А я повинуюсь. Но знаешь, однажды приходит день — благонамеренный верноподданный всматривается в окружающий мир и видит, что настал его час. И неожиданно просит слова.

Лидия: Допустим, он его получил.

Четвергов: Спасибо. Тогда я тебе напомню, что мы с тобой оба не слишком юны. Срок пребывания на земле отмерен, сколь это ни печально. Так поспешим, моя рулевая, и поживем хоть несколько лет естественной непридуманной жизнью.

Лидия: Все просят, чтоб я ушла в отставку.

Четвергов: Кто же еще?

Лидия: Какая разница.

Четвергов: Кто бы он ни был, это разумно. Другой такой минуты не будет. Умерь свои сатанинские страсти. Лидия, нынче — ты наше все. Что будет завтра, мы знать не можем.

Лидия: Возможно, ты прав. Но на мне — страна. И я должна ее передать в надежные руки.

Четвергов: Они найдутся.

Лидия: Нет, это я их найду, Четвергов. Моя обязанность. И никому я не могу ее передоверить.

Четвергов: Ты ищешь преемника?

Лидия: Да, ищу. И кое-кто уже есть на примете.

Четвергов: Кто ж это?

Лидия: Дора. Не удивляйся.

Четвергов: Что?! Эта неприметная пташка?

Лидия: Чем неприметней, тем непреклонней. Это проверено, Четвергов. В меру умна, в меру кипуча, в меру напориста, в меру фригидна. К тому же имеет такие свойства, которых мне точно недостает. Хитра, терпелива, не слишком чувствительна. Уперта, умеет собрать свои камешки, умеет их припрятать за пазухой. Уверена, что мир упадет в ее подол, как созревшее яблоко. Кроме того, наверняка она на себе женит Антона, и, значит, — я буду близко к штурвалу.

Четвергов: Бедная женщина! Что с тобой делать?

Лидия: Не напрягайся. Лучше пойми: тот, кто дышал воздухом власти, дышать другим уже не способен.

Четвергов: Это не я.

Лидия: Не ты, Четвергов.

Четвергов: Я только бедный комедиограф. А бедному, как известно, жениться — ночь коротка. Уж так коротка! Я никогда не успеваю почувствовать, что ты есть у меня. Головка твоя постоянно забита дрянной государственной шелухой. Но я вобью в эту глупую голову единственную истину мира: проходят века, как потоки воздуха, а мы не меняемся, мы все те же. Такие же первобытные дурни с неистребимой потребностью в идолах. Меняются только президенты, премьеры, министры и фавориты. А мы копошимся под этим небом, днем вкалываем, ночами тоскуем и как-то все еще выживаем. Но ночь коротка. И ты однажды почувствуешь, что она — на исходе, что надо успеть познать себя. И в жаркий греховный час полнолуния, когда опустеют трибуны и кафедры, когда профеты и вероучители на миг перестанут пасти народы, к бессонному моему одру чуть слышно придет премьер-министр. И он коснется моей щеки нетерпеливыми властными пальцами, которые недавно отсчитывали биение пульса такой громадной, языческой, несуразной страны. Потом он отбросит край одеяла, и нежные ноги премьер-министра найдут мои. И премьер-министр шепнет мне, что пришло наше время. Не будет ничего, никого, лишь ты да я, моя Суламифь. И нам откроется: вот она, жизнь. Торжественная комедия кончена.

(Вступает оркестр.)

КОНЕЦ