* * *
Закрою все книги и файлы, забуду тетрадь,
пойду в этот снег по пути с теми, с теми и с теми.
Не буду читать — никогда, никогда — наплевать,
оно замыкается, заикается — время.
Всё было, и это, я помню, но — как объяснить? —
“всё было” — жестоко. Вернитесь — вам не удивятся.
Звонить всем подряд и за кем-то опять повторить:
“всё больно”. И нечему, кажется, здесь повторяться.
Мне не объяснить, почему я смотреть не могу
На чёрную спину прохожего — хочется плакать —
вот остановился в прижизненном, документальном снегу,
идёт — и собака бежит впереди, и собака…
* * *
О чём сегодня? О невыразимом.
Speak, memory, потом другим займёшься —
о вещи, пахнущей металлом и бензином,
которую верчу в руках замёрзших.
Два дня назад Столбов Володя под сурдинку
Вручил подарок — может быть, залог —
его удобнее держать в руке, как финку —
сдвигаешь кнопку — и выскакивает острый огонёк.
Ценю за тяжесть и оригинальность.
А благородный, серебристо-серый цвет?
Как описать? Я не впадаю в гениальность — это крайность, —
скажу одно — ты дважды прав, поэт,
что подарил: не пропадёт, а кроме
того — воспета будет: дар.
Мог просто выбросить, могла валяться в доме,
Забытая, пустая… Наблюдал,
что с этих пор прикуриваю реже,
чтоб не растратить газ…
…Мы шли по набережной вечером декабрьским — бесснежным,
Алена С. фотографировала нас.
(Пусть щелкает и вспыхивает. Мы — всё те же,
от голосов до выраженья глаз).
Свет металлический, и ветерок бандитский,
под вспышку пламени, очередной вопрос:
“Ну кто это?” — “Какой-нибудь Багрицкий”.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Да, холодно бродить. И свет и звук рассеян.
Зайдёшь в кафе, глядишь — а за окном уже темно.
И кажется, что там стоят огромные растенья,
шипастый ящер подошёл взглянуть в окно.
На самом деле там пустыня — снег и камень.
И чей-то рык над ледяной страной.
А выходить придётся с голыми руками.
Лишь огонёк в кармане — лёгкий, выкидной…
* * *
“Ляжем рядом и встанем не здесь —
там, где порознь уже не окликнут,
не узнают — как полулицо
на разрезанном фото”.
(Я нашёл это в старом блокноте.
Разве режут их так? Никогда.
Отрезают ненужных. Я часто
видел это в альбомах,
там, где с краю плечо, полруки,
и оставшийся, отгородившись
пустотой — улыбается ей.
Четверть неба стоит над ним,
и полсолнца светит ему,
и полветра его овевает.
И полголоса слышится рядом:
“Можешь взять четверть неба, полсолнца,
полземли — делай с этим что хочешь,
не стесняйся, никто не осудит,
не отнимет, не спросит ответа.
Как и я — ты теперь невидимка.
Полземли, четверть неба, полсолнца...”)
* * *
В общем времени, как под одним плащом,
тусклой Пряжкой скреплённым здесь,
где у горла комом — печальный дом
объясняться не в том, не в том.
В нашем времени день засчитай за шесть,
Я успею тебе прочесть,
как Господь нас связывал, и делил,
и оставил, устав, как есть.
И не смог ни бросить, ни разрешить,
и не нужно — теперь — спешить.
Эти письма — единственные стихи,
которые будут жить.
Так возьми что хочешь — забудь меня,
будет правда — душа одна.
Ты огонь и воздух, но нет частей
у воздуха и огня.
Я ловлю слова и леплю их ртом,
я ловлю и леплю их ртом,
обожги сначала, подуй потом,
обожги и подуй потом.
Загадка
Однажды человек услышал взрыв,
он выглянул в окно и обнаружил
одни нагромождения фигур,
бессмысленные призмы и квадраты.
И не было в окрестности ни звука;
квадраты, треугольники, шары
как рыбы наплывали друг на друга —
и пожирали. И меняли форму.
Попятился назад, протёр глаза.
В той стороне, где раньше был рассвет,
вращалось цилиндрическое тело,
как гирька ходиков подтягиваясь вверх.
Он позвонил знакомым и друзьям —
те ничего не слышали о взрыве.
Ответив, добавляли: мы всегда
тебя ценили за оригинальность.
Он мудреца знакомого набрал,
но тот, увы, сошёл с ума днём раньше.
Теперь звонит певцу, но тот не скажет —
с осколком лиры в черепе лежит…
* * *
Друзья, предполагаю, что будет день —
вы хором скажете: мы разочаровались.
Мы ожидали большего — взрыва — и бум! — и дзень!
А это просто стихи. Мы ошибались.
Просто — стихи. Вроде просто — облаков.
Вроде просто снега и просто взгляда.
К большему я никогда не буду готов.
И не хочу — особенно если надо…
Но, чтобы вы почувствовали, в какой мы связке,
я обещаю — с этого часа в силе —
стараться писать точно по вашей указке,
да, да, точно так, как вы запретили.
Тень фотографа
Из чёрно-белых и цветных
домашних фото —
юность, старость —
загадочнее остальных,
где тень фотографа осталась.
А вот ещё одна — торец,
нет, памятника часть,
похоже,
и облако, и мой отец,
который здесь меня
моложе.
Но тень фотографа —
извне
к нему проросшая полоска —
и фантастичней и страшней
уродцев Йеронима Босха.
У края карточки, скорей —
у края памяти и зренья.
Откуда тень? Следи за ней —
смотри,
и на стихотворенье
она ложится. Не пойму —
пытаюсь отыскать причину —
не ей —
испугу своему.
Откуда.
Солнце било в спину.
