Нина Горланова. На Васильевский остров. Рассказ. Нина Горланова
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024
№ 12, 2023

№ 11, 2023

№ 10, 2023
№ 9, 2023

№ 8, 2023

№ 7, 2023
№ 6, 2023

№ 5, 2023

№ 4, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Нина Горланова

На Васильевский остров

От автора | Мне в этом году исполняется шестьдесят лет. Написано три романа, двенадцать повестей, десять пьес, много-много рассказов. Каждая строка принесла столько радости! В то же время читатели мне нынче пишут редко — в этом году написали лишь две читательницы и один читатель. Я имею в виду — новых. Со многими, написавшими прежде, я давно подружилась, и наша переписка уже скорее переписка родственников, чем читателя и автора. Я понимаю, что литература сейчас сместилась на периферию, но не жалею, что вся жизнь была в ней. Если помогла скоротать кому-то вечерок, на минуту улучшила настроение — вот и пригодилась. И довольна. А в Перми недавно поставили две оперы: одну по “Бедной Лизе” Карамзина, а другую — по “Чертогону” Лескова. Так что нужна литература! Хотя бы для музыки…

 

— На Васильевский остров она едет умирать — вместо Бродского?! Ну и ну…

— Продала квартиру и купила комнату!! Са-авсем филологи с ума посходили…

Так говорили наши знакомые про Георгину.

Нужно ли говорить, что она — тоже наша знакомая. Даже больше — я жила с нею в одной комнате общежития. Когда ее распределили в село на юг Пермской области (мы это называли: южная ссылка), она писала жалобные письма, и я поехала навестить.

— Ты мой Пущин! — закричала Георгина, вытаскивая меня из автобуса. — Мой Пущин!

Там она, правда, вышла замуж за учителя немецкого языка, так что ссылка оказалась полезной.

После Слон, муж Георгины (с детства имел такое прозвище, потому что громко топал), ей в Перми начал изменять. Сначала мы даже не знали, что именно любовница устроила ему поездку в Чехословакию — руководителем группы. Он привез роскошную по советским временам чешскую вазу и поучал меня:

— Надо все трудом своим зарабатывать!

Ну, все выяснилось, когда ушел он к этой любовнице-чиновнице. Она могла многое тогда устроить! И фамилия-то у нее была говорящая: Богатая!

На днях, кстати, я Слона встретила в редакции газеты “Звезда” — оказывается, давно он с клюкой бродит по редакциям газет и просит опубликовать рассказики (писал всегда, но говорил, что для себя).

А она так переживала тогда, Георгина! Помню, как после их развода мы повели Георгину в оперетту. В автобусе на обратном пути она уже почти весело отчитывалась о своем впечатлении:

— Сначала я думала о Слоне, что он — подлец. Значит, на сцене дело плохо. Но после переодевания героев забыла о подлеце.

— Да, тогда артисты разыгрались, — я обняла Георгину.

Когда сын Георгины удачно женился, а сама она вышла на пенсию, вдруг растерялась, оглянулась… А что у нее в жизни-то есть? В жизни остался только Бродский.

Она и раньше мне говорила: все внутри молодеет только от Бродского.

А уж как раздражили ее мои мудрствования: “Почему у Бродского сложный характер? Потому что недостатки — продолжение достоинств! А достоинств много…”

— Нина, какие недостатки! Иосиф был ангел!!

— Так она на Васильевском прямо купила? — спрашивали у нас.

— Что вы! Ведь сказано: “на Васильевский остров я приду умирать”.

Это на первый взгляд — история потрясающая. Но на самом деле скольких жен в России мужья ревнуют к Бродскому — не мне вам рассказывать!

И меня вот на днях Слава тоже ревновал к Иосифу! Я смотрела по ТВ две серии о нем, а Слава ходил вокруг и нервничал:

— Нина, твоя мама хотела уехать к Петруше, который “прокати нас на тракторе”, а ты — к Бродскому!

— Слава, Бродский умер, ты хотя бы об этом подумал!

— Петруше тоже было девяносто лет, когда твоя мама собралась к нему… — и начал декламировать:

Сердце жмет от восторга, что ли,

Все равно нам с тобой по пути!

Прокати нас, Бродский, на гондоле,

До площади Дожей прокати!

И в тот же вечер я получила электронное письмо от Т.М.:

“Я смотрела про Бродского с диким влюбленным выражением лица, и муж приревновал. Спросил:

— Как это такой великий поэт может обладать таким противным козлиным блеянием!

А я ему ответила, что это все остальные козлы, кто пытается читать Бродского, потому что он прекрасен, и точен, и вообще!..”

Но вернемся к нашей Георгине.

Помню: на прощальной вечеринке она сказала:

— А я ведь, Нина, увожу в Питер твоего ангела с мужицким лицом!

Сама уже — с отчаянно-гордым лицом. Морщины под глазами — зигзагом, редкостное явление — обычно полукружья, а тут зигзаги — следы пылкого характера, резких движений. При этом она совершенно не боролась с полнотой, никогда!

— Бабушка мыла меня в ванне и приговаривала: “С гуся вода, с Георгины — худоба”. Разве после этого я могла вырасти худенькой?

Кстати, однажды она уже в Питер ездила. Рассказывала так:

— Привезла оттуда массу впечатлений, селенит и бронхит.

Но в то же время это не было простодушие ромашки! Нет, нет.

От страсти ее глаза делались чуть ли не косыми, переглядывались друг с другом: где бы чувств нежных урвать. И при этом она говорит:

— Не уведу твоего мужа, Нина, не уведу твоего красавца — возраст не тот.

А один ее глаз другому говорит: может, еще ничего, еще получится?

Ее небольшие глаза работали за пять пар больших.

А молодая писательница С., полная некрофилка (панночка русской литературы), сказала на той вечеринке:

— Говорят: питерские бомжи даме первой вино наливают! — и в ответ на мой удивленный взгляд добавила: — Бродский, с его ломким профилем Серебряного века, наверное, в гробу переворачивается от всего этого!

Задним числом выяснилось, что эта панночка С. год назад выбила грант на защиту пермских писателей. Мы живем, ничего не знаем. А она нас неустанно защищает. Приоделась за этот год!

Ну, дальше что было? А — вот! — Георгина перед отъездом позвонила мне:

— Нина, держись, ты всем своим нужна, ты — матрица!

— Похожие слова мне говорил один геолог. Он потом ушел в бокситы, и жена его ушла в бокситы.

— Все, ушла в бокситы, — вздохнула Георгина и повесила трубку.

— Ну что — все? Тень Бродского ее усыновила? — спросил меня муж.

Я кивнула.

Впрочем, чего скрывать! Я немного была рада, что Георгина уехала. Потому что тревожило меня ее неизбежное припадание к груди моего мужа. Даже когда Георгина бывала у нас еще со Слоном своим, выпив водочки, в конце концов она произносила одно и то же, страстно припав к моему мужу и целуя его:

— Нина, полюбила я твоего красавца Славу! Но не беспокойся, уже не отобью — возраст не тот.

Головка уже тряслась, но она удачно маскировала это под задумчивое кивание.

А помню, как сидели мы с нею в первом ряду, и вошла Людмила Мироновна, которая вела у нас древнерусский, еще она была на первой лекции в корсете шейном (после травмы позвоночника). Первая фраза:

— Господи, как вы все красивы!

И смотрит на Георгину, не отрываясь.

Сначала у нас не было ни адреса, ни телефона Георгины. Я пару раз звонила ее сыну, но не застала. На презентации мемуаров филфака его тоже не было: якобы он повез прах с могилы Пушкина на могилу Кюхли (модное прахоложство?).

А я надеялась что-то узнать про нее, но…

И представьте: в ту же ночь звонит сама Георгина:

— Я тебе расскажу про Любимку.

Любимка? Я даже сначала подумала, что речь идет о собаке. Но сразу выяснилось, что это ее сосед по коммуналке.

— Нина, сегодня мы с ним выпили — день рождения. Оказывается, он учился в Суворовском училище как военный сирота. Ну, мы приедем на Новый год, все расскажем. Я хочу показать ему свой Пермь-град. А ты знаешь, как он признался мне в любви — в голом виде! Пришел и: “Мы тебя любим”. Я спрашиваю: кто это — мы? “Я и он (показывает на мужское достоинство)”… Весь он в крыльях: крылья носа такие! Брови тоже, а губы, как крылья ангела. Понимаешь, Суворовское училище, там он напился в самоволке, ну — это же практически лицейское братство, ты меня понимаешь?

Я не понимала, но это не имело значения в данном случае.

Георгина любит жизнь, как тысяча итальянцев Возрождения вместе взятых. Но характер, но пылкость! Так что они — конечно — иногда ссорятся. И тогда Любим ее посылает… на Васильевский остров!

Она поехала один раз — на Смоленское кладбище, чтобы посмотреть, что к чему. Там ее запачкал мороженым подросток, стал оттирать и обчистил карманы. Правда, там были только перчатки… Любимке она так сказала:

— Рекорд: вчера новые перчатки были со мной ровно три часа.

— Минус на минус дает плюс.

— А какой плюс, если мы оба такие. Ты можешь положить деньги на чужой сотовый. Какой плюс?!

— А такой, что по отдельности пропадем.

И вот сегодня ночью опять — в Перми было два часа — Георгина позвонила — выпивши.

А я-то проснулась и в ужасе ледяном к телефону шла, что с мамой или папой (им под восемьдесят)... такие вокруг интересные люди...

— Нина, об этом не пиши, я сама напишу. Уже даже написано. Есть в анналах. Я занесла уже в анналы — у него огромная львиная голова.

— У кого?

— У Любима. У кого же еще. И весь в крыльях… Но не в этом дело. Перейдем на серьезку.

И тут она рассказала все, ради чего разбудила меня средь ночи, — про ГЛАВНОЕ событие своей жизни.

Дело в том, что Георгина тоже шла по “процессу мальчиков”, как я его называю. Она тогда, в студенчестве, влюблена была в нашего поэта-красавца. И ради него участвовала во всех диссидентских делах 1968 года (листовки против ввода наших войск в Чехословакию и т.д.).

После процесса и после того, как Георгина вернулась в Пермь из южной ссылки, она работала в универе, вела древнерусский. А ректор на Большом ученом совете спросил:

— Кто из участников процесса еще работает у нас?

— Георгина…

— Немедленно уволить!

А у Георгины уже двойня родилась! И к ней все кафедралы подходили и говорили:

— Георгина, к тебе на суде органы как отнеслись? Ты можешь их попросить о защите? Спасут только они.

Георгина тогда домой пришла подавленная: и страшно, что уволят, и страшно, что ПРЕДПОЛАГАЮТ такое, что она может ИХ попросить о чем-то!!!

А Слон в этот вечер пошел в народную дружину — по графику просто. И возле центрального гастронома его остановил мужчина:

— Вы — муж Георгины? А я — ее следователь КГБ (это был год так семьдесят третий, то есть он был уже полковник — за процесс все звезд нахватали там). — Как у нее сейчас дела?

— Ее собираются увольнять, — бухнул Слон.

— Ну, хорошо, — сказал полковник.

Слон, рассказывая Георгине, удивлялся: зачем он сказал, что хорошо?!

На следующий день было заседание Ученого совета филфака. Декан виновато сказал:

— Дела наши не очень хороши. Нам придется уволить одну молодую преподавательницу.

В это время его позвали к телефону. Он вернулся и сказал, видимо, в растерянности:

— Все изменилось. Она оказала услуги следствию.

Так вот, Георгина мне по телефону говорит:

— Я всю жизнь это переживала! ВСЮ ЖИЗНЬ. Что вы подозреваете!

— Ничего мы не подозревали (но я тут же вспомнила, как шла с Георгиной по нашей улице, а тогда в Перми вырубали тополя, и она шепотом сказала: “Знаете, почему тополя срубают, — партизан боятся”, и я подумала: что за провокация?).

— Но оправдал меня Воронов! Нина, ты понимаешь, о ком я говорю?

— Ну, которого тогда посадили, помню.

— Он сейчас приезжал в Пермь от радио “Свобода” и прочел все тома следствия как корреспондент. Он мне позвонил и сказал: “Георгина, ты молодец! На все вопросы отвечала правильно (разливала вино, делала бутерброды и т.п.)”.

Оранжевая от счастья, что ее Воронов ее оправдал, она пошла и купила билеты в Пермь. А может, она говорила, и навсегда вернется. С Любимом, конечно.

— К тому же внук в Перми родился, — закончила ночной наш разговор Георгина. — Нина, знаешь, я хочу с внуком поговорить на языке кошек, как Бродский однажды с ребенком говорил!..

В конце — как водится — она приказала:

— Славу от меня целуй неукоснительно!

И вот именно сегодня, после этого ночного разговора с Георгиной, встретила я разлучницу — Богатую! Ту чиновницу, к которой от Георгины ушел Слон.

Богатая — она и есть богатая: шуба комбинированная, перчатки в тон, ну а остальное все по-прежнему: брови домиком, а улыбка оптимистки. Покупала она сердечко такое (если бросить в воду, то полотенце получится). Неужели Слону — на День святого Валентина?

Но оказалось: есть у нее привычка покупать такие мелкие сувениры.

— С тех советских времен, Ниночка… Тогда все письма детей Деду Морозу к нам в обком приходили. И были выделены средства на покупку подарков. Один мальчик писал, что мечтает о цветных карандашах, другой — о книге “Сказки Пушкина”, девочкам — куклы… Я покупала это все и отправляла бандеролями. Каждому на открытке писала: привет от Леонида Ильича Брежнева и Деда Мороза!

Я пришла домой совершенно потрясенная.

— Что — опять о Бродском думала? — спросил муж.

— Слава, представляешь! Даже обкомовцы делали в Новый год добрые дела!

— Да, представляю, я без тебя смотрю: на кухне паучиха не убегает, а возле моих ног носится. Пригляделся: на венике остался детеныш прозрачный. Я осторожно его спустил, он прыгнул матери на мохнатую спину, и они унеслись счастливые. У пауков и тех есть такое…



Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru