Светлана Шишкова-Шипунова

"Югославская тетрадь"

Об авторе | Светлана Шишкова-Шипунова — журналист, писатель. Окончила факультет журналистики МГУ, работала корреспондентом, ответственным секретарем, главным редактором краевых газет в Краснодаре. С начала 90-х годов живет в Сочи, пишет прозу. Автор книг: “Дураки и умники” (М.: Молодая гвардия, 1998 г.), “Дыра” (там же, 1999 г.), “Дети солнца” (М.: Олма-Пресс, 2002 г.), “Генеральша и ее куклы” (там же, 2005 г.), трехтомника прозы и публицистики (М.: Изд. группа “Крыжовник”, 2005 г.). В “Знамени” печатались ее “Маленькие семейные истории” (№ 6 за 2001 г.), “Курортные рассказы” (№ 7 за 2002 г.), статья “Гора, уменьшенная до размеров мыши” (№ 12 за 2006 г.).

Толстая тетрадь в клеточку. Возможно, это не тетрадь, а блокнот — закругленные края, узкий формат. Точно не определишь, потому что перед нами — не оригинал, а ксерокопия, сшитая в книжицу с самодельной картонной обложкой. Оригинал находится далеко, в южной части западного полушария, точнее — в Венесуэле, еще точнее — в Каракасе. Тем не менее все, что написано в этой тетради, — написано по-русски. Тонкое стальное перо, черные чернила, круглый, аккуратный почерк прилежной гимназистки. Таким почерком русские барышни записывали стихи о любви и собственные потаенные мысли.

Здесь тоже, можно сказать, стихи о любви. Но о любви особенной — к далекой, покинутой Родине. На пятидесяти с лишним страницах уместилось более 60 текстов. В основном это тексты песен, бытовавших в царской, затем в белой армии, потом — в эмиграции.

Начинается, конечно, с “Боже, Царя храни!”, с вклеенным портретом последнего русского императора. Следом — трогательная фотография наследника Алексея в матросском костюмчике.

К теме убийства Романовых автор записей в тетради возвращается еще раз, на последних ее страницах. Снова повторяется тот же стих, но уже с пометкой: “Надпись на портрете Наследника Алексея”. (Вероятно, этот портрет хранился в семье, о которой пойдет здесь речь.) А на соседней странице вклеена вырезка из газеты, название ее не указано, но можно предположить, что это одно из эмигрантских изданий на русском языке. В заметке под названием “Судьба царской семьи” приводятся документы и свидетельства, подтверждающие факт расстрела в Екатеринбурге. Заметка, по всей видимости, относится к тому времени, когда у эмиграции еще сохранялись на этот счет какие-то иллюзии.

Это единственная газетная вклейка среди исключительно рукописного текста. Нетрудно догадаться, что для автора тетради убийство царской семьи, в особенности, вероятно, царевича Алексея, было великим потрясением и непроходящей болью.

Автором тетради была русская женщина — Мария Кузминишна Легкова. И прежде чем начать знакомиться с ее записями, расскажем (со слов сына) кое-что о ней самой.

Родилась Мария Кузминишна (в девичестве Ситникова) в 1901 году в Саратове в дворянской семье. Училась в Петербургском горном институте. В 1920 году вместе с родителями эмигрировала из революционной России в Сербию. Спустя два года познакомилась там с бывшим штабс-капитаном царской армии Борисом Федоровичем Легковым и вышла за него замуж.

Б.Ф. Легков (1897 года рождения) был сыном купца первой гильдии, директора Московского Купеческого банка. В Первую мировую был ранен, находился в плену у турок, позже вступил в Добровольческую армию и после ее поражения бежал из Крыма в Сербию.

К моменту их встречи с Марией Кузминишной оба работали на железнодорожной станции в Сараево, он — простым рабочим, она — чертежницей. В 1923 году у них родился сын, названный (случайно ли?) Алексеем. В одиннадцать лет его отдали учиться в 1-й Русский Великого князя Константина Константиновича кадетский корпус, который находился там же, в Сараево, и в который отдавали своих детей многие русские эмигранты, осевшие в Югославии.

Итак, муж — бывший офицер, сын — будущий офицер (многие годы они еще верили, что сумеют послужить России). И вот в 1934-м (год поступления Алеши Легкова в кадетский корпус) мать начинает писать для сына заветную тетрадь. Пишет, естественно, на русском языке, которого они никогда не забывали (и до сих пор дети и внуки Алексея Борисовича, живущие ныне в Венесуэле, говорят по-русски). Пишет о России, о родине, о воинском долге и офицерской чести.

Ей самой было в тот год тридцать три. С фотографии, позже вклеенной в тетрадь сыном, смотрят спокойные, умные и грустные глаза. Прическа, платье — все, как у ее ровесниц, живших в те же годы в Советском Союзе. Судьба иная. И удивительным образом эта судьба — судьба жены офицера царской армии — просвечивает через записанные ею тексты военных песен.

Что же это за тексты, что за песни? Вот лишь некоторые названия, по которым можно судить о содержании всей тетради.

“Преображенский марш”.

“Марш Павловского военного училища” (приписка в конце: “Батальонный праздник 21 мая”).

“Конно-артиллерийский марш”:

“Полковая песня Северского драгунского полка”.

“Застольная песня 21-й конно-артиллерийской батареи”. Пометка: “До 1917 года”.

“Песня 6-й конной батареи Добровольческой армии”.

Нам, воспитанным на других песнях о Гражданской войне, странно и больно читать эти строки (“коварный враг...”), но ведь это все было, было... И с другой стороны стояли на Перекопе такие же русские люди.

Да, “За Русь святую!” звучит, конечно, лучше, чем “За власть Советов!” Власть — это всего лишь власть, сегодня одна, а завтра — другая. Тогда как Русь — это вечное и великое.

Песни времен Белого движения соседствуют в тетради с более ранними, относящимися к Первой мировой войне: “Цусима”, “Памяти адмирала Макарова (1904 г.)”, ““Варяг” и “Кореец””, “Старая солдатская песня”.

В “Песне драгун Нижегородского Ея Величества полка” описывается Бегли-Ахметский бой 1877 года (кто теперь помнит и знает о нем!).

А вот еще одна старинная песня — не песня, а целая баллада под названием “Три пули”, в которой рассказывается об одном из самых знаменитых русских сражений:

В этой балладе, явно запечатлевшей один из народных мифов, “настигли” царя Петра три пули: одна попала в шляпу, вторая — в седло, но — “не смутился император, взор, как молния блестел...”. А третья пуля ударила прямо в грудь, но и тут:

Царь и Бог — вот две ипостаси, на которые, по убеждению русской женщины, молится и за которые сражается российский офицер, недаром оба эти слова она пишет с заглавной буквы. В самом подборе текстов, которые Мария Кузминишна записывала не иначе как в назидание сыну-кадету, видна неразделимая связь времен в русской истории, где за Петром поется слава Екатерине — “Полковой марш Лейб-Гвардии Гренадерского полка (старый Екатерининский)”, и Павлу — “Марш Павловского военного училища”, и их потомкам на русском троне — “Полковой марш переяславских императора Александра III драгун”...

В “Песне Ахтырских гусар” каждая строфа начинается поминанием имени одного из русских самодержцев:

Поминаются в стихах и песнях, конечно, и великие русские полководцы. Одна из них так и называется — “Суворову”.

(Первая строка, к сожалению, отсутствует).

И все же самое главное слово, звучащее с каждой страницы и чуть ли не в каждой строке этих старых, забытых, а скорее даже неизвестных песен, сочиненных, конечно же, в самих полках, самими солдатами и офицерами (среди авторов упоминаются Лермонтов, Апухтин, Денис Давыдов, но большая часть текстов анонимна), так вот, самое главное слово все-таки — Русь, Россия.

Тем тяжелее было им жить вдали от России, в отрыве от родного языка, от русской природы, русской культуры. Единственное, что унесли с собой, были честь и долг, которым они никогда не изменяли.

                            (“Полковая песня Лейб-Гвардии

                            Казачьего Его Величества полка”)

                            (“Пусть свищут пули, льется кровь...”)

Из песен времен Кавказской войны выделяется “Аллаверды”. Само это слово, привычное нам в значении “возврат тоста”, здесь звучит в своем первоначальном смысле.

Удивительно прочитывается в наши дни и “Казачья колыбельная песня” М.Ю. Лермонтова:

Надо сказать, что каждое стихотворение сопровождается в тетради соответствующим рисунком на полях, выполненным пером и тушью: кони, всадники, сабли и шашки, казаки в черкесках и гусары в ментиках, драгуны и уланы в киверах с султанами, а еще — боевые корабли, пушки, знамена, Георгиевские кресты и орденские ленты, знаки отличия, трубы и барабаны, а на некоторых страницах — даже целые картины сражений.

Трудно поверить, что все это написано и нарисовано женской рукой! Надо было не только хорошо знать, но еще и любить все эти традиции, символы и знаки отличия, глубоко понимать и чувствовать саму суть воинской службы. Но ведь именно таковы и были во все времена настоящие жены и матери русских офицеров.

Вернемся, однако, к теме Гражданской войны, которая оставила глубокий след в душах русских эмигрантов, но, как видим, не заслонила собой все остальное. Среди полковых песен тех времен (“Добровольческая песня дроздовцев” и др.) особый интерес представляют несколько текстов, имеющих своим названием одну и ту же аббревиатуру — “Б.Р.П.”, которую, возможно, следует расшифровать как “Братство русской правды” (была такая эмигрантская организация). Всякий раз этому названию предпосланы в тетради слова, бывшие, по всей видимости, девизом этой организации: “Коммунизм умрет! Россия не умрет!”. Еще пятнадцать—двадцать лет назад было бы немыслимо для нас повторить подобные слова в печати. Сегодня это всего лишь констатация свершившегося.

Те, чьим девизом были когда-то эти слова, в большинстве своем так и не дожили до второго в одном и том же веке крушения российской государственности…

Напомню, Мария Кузминишна писала свою тетрадь для сына-кадета, и немудрено, что целый ряд стихотворений кадетам и посвящен. Причем все они принадлежат одному автору, хотя и подписаны по-разному: “п-к Барышев”, “П. Барышев”, “П. Борин”. Кто же он, этот автор?

Оказывается, полковник Петр Владимирович Барышев был одним из преподавателей 1-го Русского кадетского корпуса, в котором учился Алексей Легков. Преподавал он гимнастику и фехтование, был офицером-воспитателем, а кроме того, писал стихи (некоторые из них можно найти в издававшихся за рубежом сборниках кадетской поэзии). Вероятно, его связывали с семьей Легковых дружеские отношения, во всяком случае, здесь знали и, видимо, ценили его творчество.

Стихи, конечно, не бог весть какие, но дело не в качестве поэзии Петра Барышева. Стихи эти примечательны прежде всего как документальное свидетельство тех мыслей и чувств, с которыми жили в изгнании русские офицеры, патриоты старой России.

Два стихотворения П. Барышева посвящены памяти генерал-лейтенанта Бориса Викторовича Адамовича. Брат известного русского писателя и литературного критика Георгия Адамовича, участник Русско-японской войны, выдающийся строевой начальник и воспитатель юнкеров и кадет. С началом Белого движения вступил в Добровольческую армию, а после эмиграции в Сербию стал основателем и первым директором Сводного русского кадетского корпуса, который объединил Киевский, Одесский, Полоцкий, а позже и Донской кадетские корпуса и был преобразован впоследствии в 1-й Русский Великого Князя Константина Константиновича кадетский корпус, находившийся сначала в Сараево, потом — в Белой Церкви.

Б.В. Адамович пользовался огромным уважением и любовью воспитанников. Известны его “Шестьдесят семь заветов...” кадетам Русского корпуса, первым из которых значится: “Быть верным старой России и относиться уважительно к ее прошлому”.

Б.В. Адамович умер в марте 1936 года и похоронен на военном кладбище в Сараево.

Русский кадетский корпус просуществовал с 1920-х годов вплоть до Второй мировой войны и прекратил свое существование в 1944 году.

А теперь — о судьбе сына Марии Кузминишны, Алексея. Видимо, они были очень привязаны друг к другу, недаром же впоследствии Алексей присоединил к своей фамилии девичью фамилию матери и стал зваться Легков-Ситников. К моменту, когда он окончил семилетний курс в Русском кадетском корпусе, в Европе уже шла Вторая мировая война. Оккупировав Балканы, немцы сформировали там так называемый Русский охранный корпус, использовавшийся, главным образом, в охране шахт, путей сообщения и других военно-хозяйственных объектов. Основной контингент корпуса составили офицеры, солдаты и казаки армии Врангеля, с 20-х годов жившие в Югославии, привлекалась и русская молодежь, выросшая вдали от родины, в том числе и кадеты-константиновцы.

Но, как можно понять даже из записей в тетради М.К. Легковой, кадеты воспитывались в любви к России и долг свой видели в ее защите, а не в пособничестве чужеземным захватчикам. Именно в годы Великой Отечественной войны многие из живших тогда в Европе русских эмигрантов изменили свое отношение к Советскому Союзу, заняли патриотическую позицию и искренне желали своей Родине победы над Гитлером. Но приходили к этому не сразу и не просто.

В 1944 году угодил в Русский охранный корпус и Алексей Легков с товарищами. Месяц простояли они в охране немецкого склада, а когда узнали, что их собираются перебросить в Болгарию на борьбу с партизанами, в ту же ночь бежали и ушли из Сербии в Австрию.

На этом военная “карьера” Алексея Легкова обрывается.

Он остался в Австрии, после войны окончил там университет (по очень мирной специальности — агроном), женился на австрийской подданной. А в 1948 году вся семья Легковых, включая родителей, видимо, оставивших к тому времени надежду вернуться когда-нибудь на Родину, перебралась из разрушенной войной Европы в благополучную Южную Америку. Здесь Алексею снова пришлось учиться, он окончил еще два факультета — строительный и экономический. Работал инженером-строителем, потом занялся изысканиями в области переработки нефтяных отходов и преуспел в этом. Так, например, созданная им эмульсия для разжижения тяжелой нефти запатентована в США.

И по сей день А.Б. Легков-Ситников живет и работает в далеком Каракасе, столице южноамериканской страны Венесуэлы, где сегодня правит ультралевый (вот она, ирония судьбы!) режим Уго Чавеса. В свое время там была довольно большая колония русских, но годы идут, старые русские эмигранты умирают, уходит и поколение их детей. Остаются внуки и правнуки, и дай Бог, чтобы они так же берегли и сохраняли родной язык и историческую память о России, как это делали их предки, разбросанные по всему свету ветром революций и войн первой половины ХХ века.

Отец А.Б. Легкова, Борис Федорович, умер в 1983 году, мама, Мария Кузминишна, скончалась в 1993-м, в возрасте девяноста двух лет. (Знала ли, понимала ли она, что происходит в эти годы в России?) Оба они похоронены на русском кладбище Каракаса. Дети А.Б. Легкова также живут в Каракасе. В свое время Алексей Борисович развелся с их матерью и женился на смуглой местной красавице Хосефине. В свои восемьдесят три года он строен, подтянут, до сих пор работает. Несколько раз бывал в России. (Он, кстати, готов безвозмездно передать свои разработки российским специалистам, была бы на то их заинтересованность).

Среди венесуэльских русских осталось сегодня пятеро бывших кадет. Они держатся вместе, хранят свои кадетские реликвии в небольшом музее, устроенном в доме Георгия Григорьевича Волкова, выпускника того же Русского кадетского корпуса.

В апреле 2006 года в гостях у них побывал российский сенатор А. Н. Шишков, сам бывший “кадет” — выпускник Кавказского военного суворовского училища, а ныне — заместитель председателя Международной ассоциации суворовских, нахимовских и кадетских организаций, созданной два года назад в Москве. В ассоциацию уже вошли более шестидесяти кадетских объединений России, Украины, Белоруссии и других стран ближнего и дальнего зарубежья. Установлены контакты с кадетскими организациями в Сербии, Франции, Израиле, а теперь — и с маленькой кадетской общиной в Венесуэле.

Во время той апрельской встречи в Каракасе Алексей Легков-Ситников и передал Алексею Шишкову копию заветной материнской тетради, которую хранит уже более пятидесяти лет. Под обложкой надпись: “Дорогому товарищу кадету от кадета — на добрую память”.

Так “югославская тетрадь” оказалась в России.

И совсем уж последнее. Короткая записка на обратной стороне календарного листка, быть может, случайно вложенная в тетрадь, тоже оказалась ксерокопированной, и, хотя она не имеет прямого отношения к содержанию тетради, не прочесть ее невозможно.

Казалось бы, что такого! Чужая, далекая жизнь. Но из каких-то трех строк складывается щемяще-точная картинка: 12 декабря 1942 года от Рождества Христова, где-то в Сербии русская женщина Мария Кузминишна Легкова ждала сына Алешу на рождественские каникулы и, скрашивая одиночество, читала Дмитрия Мережковского, такого же русского эмигранта, как она сама. (Уж не о Христе ли и Антихристе?)

И рядом с этой запиской понятнее становится еще одно стихотворение, помещенное на последних страницах. Стихотворение, что называется, “не в тему”, к тому же написано явно не рукой Марии Кузминишны. Возможно, его вписал в тетрадь сам Алексей.