Николай Работнов

И еще раз об "управляемой демократии"

От редакции | Публикуем ответ нашего автора Н. Работнова на статью А. Немзера в газете “Время новостей” от 16 августа 2006 г.

Многоуважаемый Андрей Семенович!

Прежде всего хочу Вас поблагодарить за одобрительные отзывы о моих публикациях в “Знамени”, это было для меня важным поощрением.

В настоящем письме я хочу дать некоторые пояснения по замеченной Вами моей статье “Управляемая демократия” в августовском номере журнала, поскольку она написана, в общем-то, эзоповым языком и слабо отражает степень моей озабоченности тем, что я считаю важнейшей макрополитической проблемой не только национального, но и глобального масштаба.

Все свободолюбивые люди заворожены известной формулировкой Черчилля “Демократия — плохой способ правления, но лучшего еще не придумано”. Мало кто отдает себе отчет в том, что эта максима справедлива не абсолютно, у нее есть ограниченная область применимости, а именно: она верна в чистом виде только для стран, уже построивших развитое стабильное демократическое общество и где она имеет бесспорный смысл “от добра добра не ищут”. А в других ситуациях попытка на нее прямо опереться может приводить и приводит к катастрофическим результатам. Некоторые примеры я привел в статье, но на самом деле их просто несметное количество. Сотни попыток молодых стран третьего мира на этом пути утонули в крови, а яркого положительного примера я что-то не могу вспомнить — буквально ни одного. Почему никто не обращает внимания на этот очевиднейший, прозрачнейший, трагичнейший факт?

В то же время известны очень масштабные удачные попытки придумать что-то, достаточно резко отличающееся от демократий “золотого миллиарда” и в то же время эффективно работающее. Приведу два примера.

1. Китай. Величайшим политическим деятелем двадцатого века я считаю не Черчилля, не Рузвельта и не Аденауэра, а Дэн Сяо-Пина. Он придумал и реализовал политическую технологию, которая в исторически кратчайший срок превратила миллиардный концлагерь, где молотком разбивали пальцы пианистам, в страну, где можно жить, где можно создавать фильмы каннского и венецианского уровня, писать и издавать первоклассные романы, сколачивать миллиардные состояния, откуда можно выезжать на учебу в любой университет мира. Последовал и экономический бум, не имеющий себе равных в истории. И все это при полном отделении личных свобод от политических. Наши дети увидят Китай сверхдержавой номер один, но ни дети наши, ни внуки не увидят его демократией западного образца. И не надо — до поры до времени.

2. Индия. Уж, казалось бы, семейство Ганди костьми легло, чтобы сделать из страны образцовую парламентскую республику, и добилось успеха. Но это чистая видимость. На самом деле жизнь человека в индийском обществе определяется не демократическими законами и не тем, какая партия у власти, а его местом в жесткой системе из четырех варн (жрецы, воины, ремесленники и неприкасаемые) и двух тысяч каст и влиянием религии индуизма, освящающей социальное неравенство. И я никому бы не советовал пытаться изменить эту ситуацию революционным путем, пусть и с самыми благими намерениями.

А что Россия? “Патриотическая” болтовня об “особом пути”, разумеется, чушь. Мы европейская христианская страна, и дорога для нас проторена. Но в движении по ней мы далеко отстаем от передовых стран и при внедрении демократии “без берегов и прилагательных” должны внимательно изучать каждую деталь государственной структуры и свода законов западных стран, прежде чем пытаться ее копировать. Поясню на крайних примерах, голландских. Должны ли мы узаконить у себя партию педофилов, эвтаназию, раздачу наркотиков, однополые браки? Не должны и не можем. Но смотреть надо, разумеется, шире. Вот Путин и посмотрел. Результатом были несколько шагов, которые либеральная общественность оценила как “откат”, и запаниковала. Перечислю их (некоторые вскользь затронуты в статье): превращение губернаторов фактически в назначаемых чиновников; ликвидация выборов в Думу по одномандатным округам; повышение планки партиям до семи процентов; взятие Центрального телевидения под государственный контроль; наглядная демонстрация олигархам, что использование огромных личных средств для попыток вмешательства в политику федерального уровня неприемлемо и терпимо не будет.

Первых три шага кажутся мне совершенно бесспорно правильными. Про губернаторов я писал в статье, скажу про одномандатников. По долгу службы мне приходилось довольно часто бывать в Думе — и на ковер в комитеты вызывали, и на парламентские слушания приглашали, и на пресс-конференции — и я насмотрелся. Среди избранных по округам попадались персоны просто неправдоподобные. Надеюсь, теперь таких не будет.

Теперь телевидение. В отличие от Соединенных Штатов, где Майкл Мур по национальным программам в прайм-тайм смешивает главу государства с веществами, вывоз коих в дневное время запрещен, и там это привычное дело, процентов восемьдесят, если не больше, российского населения на подсознательном уровне убеждено: начальник, которого по первой программе несут по кочкам, — не начальник. Путин это учел.

По олигархам я высказался в статье.

Небольшое отступление об Августе. Я не вижу ничего сомнительного в соседстве моей статьи с материалами Чудаковой и Храмчихина, которого (соседства) я, как Вы правильно заметили, и предвидеть не мог. В этой связи я вспоминаю Твардовского (наверное, не один я): “Этот август был страшен, было все на кону”. На кону в девяносто первом было, пожалуй, не меньше, чем в Курской битве. Я весьма положительно отношусь к В. Путину как к политику, и главная причина этого, наверное, в следующем: я в разумной степени уверен, что при нем невозможны ни Август, ни Октябрь. Первый был следствием рискованного либерализма Горбачева к старым кадрам, второй — следствием ошибок Ельцина в подборе, наоборот, политиков нового поколения (Руцкой, Хасбулатов). За Путиным такого не водится. И эта устойчивость чрезвычайно важна.

Надо поговорить и о героях моей статьи. Мне трудно согласиться с тем, что мои претензии в их адрес — всего лишь придирки к словам. Дело гораздо серьезнее. “Буревестничество”, отягощенное тем обстоятельством, что очень значительная часть российской интеллигенции помоложе не способна принимать участия в политических и литературных дискуссиях, не лопаясь от спеси и злобы, очень опасная вещь, и этому обязательно нужно что-то противопоставлять, а этого практически не делается. Сравнения с тридцать седьмым—тридцать восьмым годом, утверждения о наборе в ВПК только идиотов, о подавлении диссидентов всеми способами, сентенции типа “ни русского народа, ни русской истории не существует”, о задуманной властью самоистребительной войне и т.д. — все это сознательное провокационное искажение фактов, а отнюдь не неудачный выбор слов.

И я никак не могу взять в толк, что именно приводит Быкова и Храмчихина в такое неистовство. Быков сделал блестящую литературную карьеру и “Нацбеста” получил с запозданием только благодаря скверному характеру. Чего ему не хватает? Зайдя на сайт Института политического и военного анализа, я убедился, что там вывешены триста (!) публикаций А. Храмчихина по десяти тематическим направлениям, выпущенных всего за последние несколько лет, что составляет семьдесят процентов всей продукции института, который, как я понял, состоит из абонементного ящика в одном из отделений связи и указанного сайта на чьем-то сервере и в котором работают, кроме зиц-директора, три человека. Триста публикаций! И это у “задавленного всеми способами диссидента, превращаемого в бессловесное существо”. Воля ваша, что-то тут не клеится.

Россия при Путине успешно восстанавливает свой статус великой державы, и этот процесс близок к завершению — если его преемники ничего не растрясут. Эту оптимистическую оценку я мог бы обосновать детальными аргументами — я отслеживаю ситуацию всесторонне.

С наилучшими пожеланиями, Н. Работнов.