|
Арсений Данилов
Зеленая ограда
От автора | Этот рассказ — вторая публикация моей прозы в “Знамени”, первой была — “Мир ванн” (2004, № 2).
При обсуждении “Зеленой ограды” на 5-м Форуме молодых писателей в Липках выяснилось, что многие читатели восприняли рассказ как насмешку над Церковью или отдельными ее служителями. Это совсем не так. Высмеивание любой религии не входит в мою задачу и вообще кажется недопустимым. Резкость предлагаемого сюжета должна обозначить остроту сегодняшнего противостояния высокого языка (искусства или религии) — языку улицы, массового искусства. Может быть, сказать, что возможность диалога между людьми разных социальных групп и культур трагически осложнена, если не отсутствует…
Это была совсем обычная девичья, которых множество разбросано по разным уголкам нашей Родины. Небольшая, почти тесная комната в двухэтажном деревянном доме, помнившем еще (в отличие от его обитателей) 1905 год.
Обстановка в комнате была скромной — платяной шкаф, створки которого всегда немного приоткрыты; узкая девическая кровать, письменный стол (большую часть его оккупировала парфюмерная армия); два стула, пара книжных полок. Над кроватью висел потертый ковер. Поверхность стен, не тронутую ковром, покрывали глянцевые постеры. От света белозубых фотографических улыбок человек непривычный, пожалуй, захотел бы зажмуриться.
Сквозь открытую форточку, завешенную марлей от мух и комаров, в комнату проникали звуки второй половины горячего летнего дня, удивительно гармонировавшие с фиалками, умиравшими на подоконнике.
Галя вставила кассету в корейский магнитофон, стоявший на столе, нажала кнопку “Пуск”, повернулась к сидевшей на стуле рядом со столом Саше и улыбнулась.
— Папа собирается осенью центр купить, — сказала Галя.
— Давно пора, — сказала Саша. Центральное положение Саши в компании — а оно безошибочно угадывалось в уверенных оценочных интонациях — определялось недавней сменой социально-географического положения. В то время как Галя, Маша и Катя учились здесь в текстильном, Саша в прошлом году поступила в московский институт и естественным образом заняла доминирующую позицию.
— Идем? — спросила Маша, взглянув на Сашу.
Катя, сидевшая на стуле в изножье кровати и листавшая молодежный журнал, подняла голову.
Собирались купаться. На кровати лежали пакеты с полотенцами, рядом с дверью стояла набитая пивом сумка, под легкими нарядами девушек угадывались очертания купальников. Однако все же ощущалась некоторая незавершенность — казалось, что для придания предстоящему походу полноценности нужно было сделать что-нибудь еще.
— Можно, — сказала Саша, пожав плечами.
— Ну? — спросила Маша, упершись руками в кровать, словно бы собираясь встать.
— Давайте, — сказала Галя.
— А у меня покурить есть, — сказала Катя.
Все повернулись к ней.
Пока отец Сергий (в миру Степан Трофимович Верхоянский) готовил на кухне кофе, солнце прорвало зеленую завесу листьев клена, росшего во дворе. Теперь уровень освещенности явно превысил санитарные нормы. Отец Сергий поморщился и в который раз подумал, что пора оклеить стены темными обоями — белый цвет, в сочетании с кусками простыней, заменявшими занавески, создавал мучительное больничное ощущение. Подойдя к письменному столу (несколько половиц скрипнули под ногами), отец Сергий поставил чашку с кофе на стол и сел на стул.
Стол украшал старинный компьютер — плоский системный блок, похожий на ящик для инструментов, монохромный монитор, вызывавший в памяти красивое слово “дисплей”, и уже давно заслужившая пенсию клавиатура. От солнечного света экран монитора стал серым, темная щель курсора была едва видна.
“Так и до очков досижу, — подумал отец Сергий. — Но ничего, Бог терпел и нам велел”.
Он повернулся к прикроватной тумбочке. Несколько книг и графин с водой как бы продолжали больничную тему. В верхнем ящике тумбочки хранилась старая тетрадь отца Сергия, в которой еще оставалось несколько чистых листов. При таком освещении писать от руки легче, и несколько секунд в душе отца Сергия жило сомнение. Но в конце концов он решил не отступать от собственной идеи обновления церкви — в тридцать с небольшим еще можно пытаться сохранять верность принципам — и повернулся к монитору.
“Эх, — подумал он. — Известно, чем вымощена дорога известно куда”.
С этой невеселой мыслью отец Сергий начал писать.
“Печальные времена антагонизма церкви и науки навсегда остались в прошлом. Сегодня вопрос о применении в нашем деле достижений научно-технического прогресса не стоит. Руководство практически всех конфессий признало важность сотрудничества с научным сообществом, и одними из первых это сделали, как ни странно, римские схизматики, в свое время изрядно закоптившие светлый небосвод знания чадом инквизиторских костров.
Однако применение научного подхода остается однобоким. “Железные” достижения используются чрезвычайно широко — появились религиозные теле- и радиостанции, открылись интерент-странички, форумы, проводятся онлайн-проповеди, — а успехи общественных наук остаются вне фокуса нашего внимания. Между тем, в двадцатом и начале двадцать первого века гуманитарное знание развивалось не менее, а может быть, и более успешно, чем знание естественное.
Одним из крупнейших достижений человеческого духа в этот период стала разработка маркетинговой теории. К сожалению, очевидная греховность использования этого инструмента затуманила наши взоры. Тут кажется уместным сравнение с атомным оружием и атомной энергетикой. Катастрофа Хиросимы и Нагасаки так ужаснула людей, что простой факт уничтожения двумя ядерными взрывами самой идеи войны был упущен из внимания. Авария в Чернобыле сделала атомные электростанции символом экологической опасности, а ведь, как известно, к сожалению, очень немногим, АЭС наносит окружающей среде минимальный ущерб, и правильное использование энергии расщепленного ядра может существенно оздоровить климат на планете.
То же и с маркетингом. Двигателем работ по созданию этой теории стала людская алчность. Это один из тяжелейших грехов, чтобы там ни говорили бессовестные лютеране. Бороться с ним под силу немногим. В результате, как и на Чернобыльской АЭС, запущенная реакция вышла из-под контроля, ядовитое облако вырвалось на волю и отравило души миллионов людей. К сожалению, конца этому процессу не видно.
Однако разработка теории маркетинга позволила гораздо глубже понять суть человеческой души, или, как говорят ученые, сознания. Было открыто так называемое позиционирование, сегментация восприятия. Вот о позиционировании и хотелось бы немного поговорить для того, чтобы основная мысль настоящей работы стала более понятной”.
Отец Сергий остановился. Как это часто бывало, работа, представлявшаяся легкой и даже приятной, оказывалась чрезвычайно тяжелым занятием. Мысли, вроде бы оформленные в голове в четкую логическую конструкцию, расползались, выводы переставали опираться на посылки. Раньше в таких случаях очень помогала сигарета, но три месяца назад отец Сергий бросил курить. Причем сделал это по соображениям характера не телесного, стоматологически-онкологического, как обычно бывает, но по причинам душевным — любил тренировать волю, и борьба с никотиновой привычкой показалась подходящим упражнением. Теперь писалось труднее.
Отец Сергий встал, прошелся по комнате. За окном раздался неприличный звук работающего автомобильного двигателя, потом что-то тяжело ухнуло. Отец Сергий подошел к окну и отодвинул занавеску.
Возле дома Турзиных облезлый грузовик, съезжавший с пыльного тракта, застрял в канаве. Когда отец Сергий выглянул в окно, как раз закончилась растерянная пауза. Васька Турзин, стоявший возле калитки, подбежал к грузовику, из кабины вылезли водитель и еще один мужчина — то ли экспедитор, то ли грузчик, — и над улицей поплыл матерок. В кузове грузовика высился штабель свежих досок. Недавно, поймав отца Сергия возле колонки, Васька рассказывал, что собирается обшить дом.
— А потом покрашу, — говорил он, — в зеленый. Или салатовый. Вот будет дело.
Тогда, выслушивая план ремонта, отец Сергий кивал, отплевывался неопределенными междометиями и внимательно следил за сигаретой в руках Васьки — дым мучил обоняние и волю отца Сергия, а хлопья пепла летели в ведро.
“Вот так, один к одному”, — подумал отец Сергий.
Покачав головой, он вернулся к столу и продолжил работу.
— Чего? — спросила Саша, прервав паузу, заполненную дивной музыкой, чем-то неуловимым напоминавшей лак для волос с блестками.
— Травка? — спросила Маша.
Галя улыбнулась.
— Травка, — сказал Катя, отложив журнал. Ключевой термин ей удалось произнести без всякой рисовки. Ни в мимике, ни в интонациях Кати не ощущалось дешевого самодовольства человека, завладевшего вниманием аудитории. Впрочем, было непонятно, действительно ли Катя так легко относится к славе или просто умело управляет мускулатурой лица и речевого аппарата.
— У Красного брала? — спросила Галя.
Катя кивнула, глядя на висевшего напротив нее полуголого артиста с идеальным торсом, пересеченным широкими подтяжками.
— Укроп, наверное, — сказала Саша. — Пополам с крапивой.
— Нет, — сказала Маша. — Мы прошлый раз так смеялись от нее.
— Ладно, — сказала Саша. — Бутылка нужна пластиковая.
— Зачем? — спросила Галя.
Саша улыбнулась.
— И фольга, — сказала она. — От шоколада. Есть?
— Нету, — сказала Галя.
— У меня “Беломор” есть, — сказала Катя.
Саша поморщилась.
— Как в каменном веке, — сказала она.
— А мне нравится, — сказала Маша. — Прикольно.
Катя встала со стула, взяла свой пакет, порылась в нем и достала спичечный коробок и пачку папирос.
— Вот, — сказала она.
— А кто свернет? — спросила Галя, глядя на Катю.
— Давайте уж я, — сказала Саша.
Некоторое время в комнате раздавалась только магнитофонная музыка, шорох сухой травы и бумаги да редкий матерок Саши. Потом щелкнула зажигалка и запахло дымом.
Сначала отец Сергий никак не мог сосредоточиться — отвлекали физиологические звуки работающего на полных оборотах автомобильного двигателя, — но потом ему удалось настроиться на нужную волну. Он положил пальцы на клавиатуру, взглянул на экран и продолжил.
“Изначально под позиционированием понималось место, занимаемое определенным товаром на рынке, то есть в известном смысле позиционирование отождествлялось с сегментом рынка. Позже понятие было расширено, сначала вслед за промышленными товарами в аналогичные координаты поместили и услуги, а затем и торговые марки, и названия фирм. В конце концов некоторые исследователи выдвинули гипотезу о том, что рынок представляет собой карту сознания современного человека, и под позиционированием стали понимать положение товара не на рынке, а в сознании потребителя, отражающем этот рынок. Завершающим этапом разработки теории стало обобщение ее на всю человеческую деятельность, когда было показано, что в каждой сфере человеческой деятельности используются методы, схожие с методами рекламных кампаний. (В общем, поговорка о свином рыле, которое не следует совать в калашный ряд, покинула царство прилавков и разошлась в народе.)
Мы еще раз просим читателя не отвлекаться на моральную оценку этой теории — цинизм рекламных дельцов, сведших сложнейшее творение, человека к примитивной потребляющей машине, не должен скрыть от нас перспективы использования новых технологий в деле спасения душ.
К сожалению, упомянутые выше исследователи во многом правы. Причем правота их определяется активной пропагандой теории позиционирования в средствах массовой информации, причем пропаганды как прямой, так и косвенной, через ложно-критические художественные произведения. Сознание современного человека, — во всяком случае, западного человека, — действительно представляет собой слепок рынка, гипсовую маску телевизионных передач. Исходя из этого факта и следует создать новую модель работы Церкви, подчиненную изменившимся условиям”.
— Уф, — сказала Галя. Как хозяйке ей досталась последняя затяжка. Она еще раз взглянула на догоравшую папиросу, как обычно в таких случаях, не решилась положить ее в стоявшую на столе пепельницу и протянула окурок Саше.
— Да бросай уже, нет там ничего, — сказала Саша. Встав со стула, она подошла к кровати и достала из своего пакета голубоватую пачку сигарет.
— Да, покурить можно, — сказала Маша.
Галя тем временем растерла остатки папиросы в пепельнице. Катя вернулась на стул и снова взяла в руки журнал.
Саша села, закурила, положила пачку на стол.
— Можно? — спросила Маша.
Саша кивнула. Галя хихикнула. Казалось, она ожидала, что подружки ее поддержат.
— Рано еще, — сказала Саша.
Теперь хихикнула Маша. Катя перевернула удивительно громко хрустнувшую страницу. С улицы донесся шум автомобиля и лай эскортировавших его собак.
— Да, — сказала Маша. — Купаться-то пойдем?
— Хорошие сигареты, — сказала Галя.
— Оценила? — спросила Саша.
— Ну, — сказала Галя.
— Еще бы, — сказала Саша.
— Да у нас они тоже продаются, между прочим-то, — сказала Галя. — Просто дорогие.
Саша улыбнулась.
— Мужиков можно по сигаретам оценить, — сказала она после паузы.
— Как? — спросила Галя.
— Смотреть, что ли, что они курят? — спросила Маша. — Глаза сломаешь.
— Ну, если хочешь, можешь глаза ломать, — сказала Саша.
— Да обычно и так все видно, — сказала Галя.
— Подходишь в клубе и закурить просишь, — сказала Саша.
— Если даст, значит, хороший, что ли? — спросила Маша. — Так каждый даст.
— Вопрос в том, что он даст, — сказала Саша.
— Ой, — сказала Галя. Она наклонилась и посмотрела на пол.
— Сигарету, — сказала Маша и засмеялась громко и очень весело. Катя улыбнулась и вернулась к журналу.
— Смотрите, — сказала Галя. — Слышите?
— Может “Мальборо”, — сказала Саша. — Или “Кент”. Или “Парламент”. Все от марки зависит.
— Или “Винстон”, — сказала Маша.
— Или “Беломор”, — сказала Галя. В глазах ее плескалось изумление. Оттого, что изумление это не было ни к чему привязано, оставаясь как бы самодостаточным, трезвому наблюдателю могло стать немного не по себе. Но трезвых наблюдателей рядом не было.
— Точно, — сказала Саша. — “Винстон” и “Беломор” все одно. Я от таких сразу отхожу. Они, правда, бегут обычно следом.
— Как собачки? — спросила Маша, икнув.
— Их только на пиво можно развести, — сказала Саша. — Правда, они дешевку обычно приносят.
Саша поморщилась.
— “Жигулевское”, что ли? — спросила Катя, не поднимая головы.
— “Жигулевское” только здесь приносят, — сказала Саша.
— А там что? — спросила Галя. Она несколько раз моргнула и, казалось, пришла в себя.
Катя тем временем наклонилась совсем близко к журнальной странице, словно разглядывая стереометрическую картинку, которую можно увидеть, только расфокусировав взгляд.
— Короче, — сказала Саша. — “Кент” это так. Понты дешевые. Можно, конечно, толк какой-никакой получить. Один раз.
— А второй? — спросила Галя.
— А во второй уже не стоит, — сказала Саша.
Девочки засмеялись — и Галя, начавшая прихлопывать ладонью по столу, и Маша, уронившая от смеха сигарету на пол, и Саша, затрясшая головой, и даже Катя, уткнувшаяся в журнал, как в полотенце.
— “Мальборо” самые крепкие, — сказала Саша. — Но ездят обычно на метро.
— И что? — спросила Галя, отдуваясь.
Маша подняла сигарету с пола, некоторое время внимательно на нее смотрела, потом один раз затянулась и, привстав с кровати, сунула окурок в пепельницу. Это далось Маше с трудом — держать крупные ягодицы на весу оказалось очень сложно, и она села обратно с видимым облегчением.
— Ничего, — сказала Саша. — Я люблю тех, кто с “Парламентом”.
— Демократов, что ли? — спросила Катя.
— Телевизор вредно смотреть, — сказала Галя, как говорила каждый раз, когда Катя показывала эрудицию. — Глаза испортишь.
— У них и с деньгами порядок, и работает все, как надо, — сказала Саша.
— А как надо? — спросила Катя.
— А ты не знаешь? — спросила Саша. — Сочувствую.
— Спасибо, — сказала Катя.
— Пожалуйста, — сказала Саша.
— Галь, а у тебя попить что-нибудь есть? — спросила Катя.
— Компот мама варила, — сказала Галя.
— Принеси, а? — попросила Катя.
— Компот? — спросила Саша и поморщилась.
Галя побежала на кухню.
— А давайте еще одну, — сказала Маша. — И пойдем?
— Можно, — сказала Саша.
Отец Сергий остановился и перечитал написанное. Как это часто случалось, вступительная фраза обросла множеством посторонних положений, и в итоге содержание текста оказалось далеко от первоначальных идей. Отец Сергий встал, прошелся по комнате, заложив руки за спину, глядя под ноги и что-то бормоча.
Тем временем за окном раздался победный рев — то ли двигателя внутреннего сгорания, то ли трех добившихся своего мужчин, — и все стихло. Отец Сергий посмотрел в окно. Грузовик был освобожден из плена. Васька Турзин, водитель и грузчик курили. Отец Сергий отошел от окна, потер руки, наклонил голову, словно прислушавшись — только не к раздававшимся вокруг звукам, а к чему-то внутри себя — вернулся за стол, положил руки на клавиатуру и продолжил:
“Для того, чтобы разработать такую модель, необходимо сначала оценить место, занимаемое Церковью в сознании человека сегодня.
Церковь в нашей стране оказалась в положении, аналогичном положению КПРФ на политической арене. Существует определенная группа людей — в маркетинге ее называют целевой аудиторией — остающаяся в лоне Церкви, точно так же, как существует определенная группа, обеспечивающая КПРФ известный процент голосов на выборах. Однако эта группа постоянно сокращается. В силу естественных причин — как избиратели КПРФ, так и прихожане в основном люди пожилые, и с каждым годом их становится все меньше. Это печальный факт, однако мы ни в коем случае не должны уподобляться Илие и Ионе, а принять реальность смело, таковой, какая она есть.
В сознании людей среднего возраста и особенно молодежи Церковь занимает положение, которое, смягчая до предела формулировку, можно назвать периферийным. Идея Бога вывезена на внутренние помойки так же, как вывезены на свалки памятники Ленину. И подобно тому, как серебристые истуканы кое-где оставлены для экзотики (и для усиления эффекта покрашены в розовый цвет), так же и нательный крест превратился в оригинальную бижутерию, подбираемую под фасон одежды.
Масштабы вытеснения поистине гигантские. Приведем простую иллюстрацию — во время одного из последних социологических опросов, результаты которого привел отец Николай Кисловодов в своей статье “Дурман безбожия”, более 85% молодых людей на вопрос, что такое “приход”, ответили, что это состояние наркотического опьянения.
Если положение не изменится, в очень скором времени церкви опустеют. Мы будем служить в безлюдных зданиях, мы будем нести слово Божье пустоте. Но страшна не пустота церквей, страшна пустота душ. И даже не пустота, нет, хуже — не стоит забывать, что изгнавший из себя Бога очищает место для дьявола. Именно это, а не грядущее обмеление церковных кружек должно побудить нас к действиям.
Церковь должна обратить свои взоры на молодежь”.
Такое нередко случается даже с опытными людьми, неискушенные же оказываются в подобной ситуации всегда. Причем люди опытные испытывают некоторую неловкость и даже совершенно неуместное и невероятное расстройство, те же, кто попроще, наоборот, оценивают качество досуга именно по тому, произошло ли прибытие главного делегата, или нет.
Поначалу смеялись только шуткам — с каждым разом веселей и дольше. Потом смеялись уже несмешным шуткам, потом смеяться стали все время — любое движение, любой звук вызывали спазмы лицевых и грудных мышц, отзывались болью в животе. Вскоре стало тяжело дышать и почти невозможно было смотреть друг на друга.
Очень нескоро, полузадохнувшиеся, со слезящимися глазами, горбясь в ожидании новых приступов смеха, девушки выбрались из прокуренной комнаты.
Работа спорилась. Отец Сергий уже совершенно не обращал внимания ни на шум за окном, ни на лучи солнца, упиравшиеся в щеку и плечо, ни на пот, выступивший на высоком, прорезанном уже парой продольных морщин лбу. Пальцы его выбивали клавиатурную чечетку, на губах в такт ударам отплясывала улыбка. Отца Сергия не было в комнате. Он растворился в появлявшихся на экране буквах.
“Состояние духовного вакуума остро переживается молодежью.
Ведь совсем не случаен успех многочисленных сект — они используют в своих целях стремление людей к Богу, которое странным образом остается вне внимания Церкви. И то, что измученные духовной жаждой попадают в лапы бессовестных дельцов, а не остаются в лоне православия — почти целиком и полностью наша вина, результат инертности, граничащей с косностью. Впрочем, в последнее время решению этой проблемы уделяется некоторое внимание, однако тут существует еще одна, скрытая опасность — борьба с религиозным сектантством отвлекает от борьбы с сектантством светским, явлением гораздо более распространенным, во многом более привлекательным для молодежи и потому стократ более опасным.
Радикальные молодежные политические группировки, объединения футбольных фанатов и неонацистов, музыкальные сообщества, сборища наркоманов — суть организации того же рода, что и религиозные секты. Их деятельность базируется все на том же внутреннем поиске, с самого творения служившем ветром, наполнявшим паруса молодых душ и направлявшим движения их хозяев. И ветер этот сегодня гонит молодых в сети Сатаны.
Все упомянутые печальные явления указывают нам на одно важнейшее обстоятельство, которое, кажется, сегодня совершенно выпало из сферы нашего внимания. Сегмент восприятия или, — что звучит намного приятней, — изначально отведенный в каждой душе для Бога уголок никуда не делся. Пусть он загажен, пусть он заселен демонами, но он существует, и, значит, работа по его очищению должна вестись с самым большим усердием, на которое только способен каждый из нас, и она будет вознаграждена”.
Отец Сергий остановился, потер ладони, размял занывшие пальцы, потер начавшие слезиться глаза. Тряхнул головой и продолжил работу.
Автобусная остановка была построена с основательностью, совершенно забытой в наше время. Длинные бетонные стены и могучий козырек с увековеченным в бронзе названием остановочного пункта иллюстрировали веру создателей объекта в то, что автобусы будут ходить по разбитой асфальтовой дороге еще лет сто, с шипением будут открываться разболтанные двери, потные колхозники — затаскивать в салон рюкзаки, а водитель, выждав положенное время, смахивать с запыленного лица трудовой пот, закрывать дверь и мчать пассажиров к степным селам.
Автобус пока еще действительно ходил, но теперь рейсы совершались с периодичностью раз в неделю, и большую часть времени мозаичные бабы, украшавшие стены, тянули золотистые снопы к бездонному небу в одиночестве. Только иногда, по вечерам, когда совсем темнело, остановка давала приют какой-нибудь молодой компании.
Для привала место показалось удачным. Сели на лавку, таившуюся в бетонной прохладе, открыли пиво. Маша отдувалась, терла полотенцем подмышки и иногда, приподняв розовую майку, разглядывала складки на животе, качая головой. Катя отключила внешний мир с помощью плеера, Саша курила, а Галя обдирала наклейку с бутылки.
— Может, не пойдем? — сказала Маша, опустив футболку.
Саша пожала плечами. Галя и Катя никак не отреагировали.
— Надоело, — сказала Маша.
— Делать-то нечего все равно, — сказала Галя и, повернувшись к Саше, добавила: — Да?
— Да, — сказала Саша.
Галя улыбнулась.
— Хорошо посмеялись, — сказала она.
Саша посмотрела на ее пальцы.
— Мужика тебе надо, — сказала она.
— Кому ж его не надо, — сказала Галя.
Маша вздохнула.
— Просто знаешь, почему наклейки с пива обдирают? — спросила Саша у Гали.
— Не знаю, — сказала Галя.
— Когда мужика не хватает, — сказала Саша. — У тебя когда последний раз было?
Галя моргнула.
— Ну, — сказала она. — Дня три назад.
Саша усмехнулась. Маша вздохнула.
По дороге проехал грузовик. Несколько секунд в воздухе висела поднятая им пыль, позолотив зеленый забор, тянувшийся вдоль противоположного берега асфальтовой речки.
— А у тебя? — спросила Галя.
— Тут дело не во времени, — сказала Саша. — Я наклейки не обдираю.
— Ну и что же, — сказала Галя. — Это ничего не значит еще.
— Ну конечно, — сказала Саша.
— Конечно, — сказала Галя.
Саша вздохнула.
— А давайте еще покурим, — сказала Маша. — И пойдем уже.
— Трава-то Катькина, — сказала Саша. — Ее и спрашивай.
Маша повернулась к Кате и толкнула ее в бок. Катя вздрогнула, повернулась к Маше, освободила одно ухо и спросила:
— Что?
— Давай покурим, — сказала Маша.
— Можно, — сказала Катя.
Отец Сергий взял в руки совсем позабытую им чашку с кофе, допил остывший напиток в два глотка. Крякнул, поставил чашку на стол, встал, подошел к окну. Грузовик теперь стоял возле дома Турзина. Васька, водитель и грузчик вытаскивали доски из кузова и складывали на скромном газоне, под липой. Отец Сергий задернул занавеску.
После этого он несколько раз прошелся из угла в угол, подвинул стоявший на тумбочке графин, открыл и тут же закрыл лежавшую на вершине стопки книгу. Перед финальным рывком отец Сергий, как обычно, сильно волновался и долго не мог решиться сесть за стол. Так прошло минут пятнадцать, потом отец Сергий, наконец, собрался с мыслями, провел несколько раз рукой по бороде, вернулся за стол и стал дописывать статью.
“Разработка методов очистки — дело непростое. Чувство растерянности и отчаяния иногда вызывает желание использовать средства самые радикальные. В уже упоминавшейся статье отца Николая Кисловодова предлагается развернуть рекламную кампанию под лозунгом “Церковь — твой приход”. Автор обращается к опыту традиционных обществ, пытаясь синтезировать труды антрополога К. Кастанеды с маркетинговыми методиками. В частности, он указывает, что следует внедрить в сознание молодежи понятие причастия как аналога наркотического опыта индейских шаманов. Также проводится параллель между медитативными методиками восточных культур и практикой многократного повторения одной и той же молитвы. Предлагается широкое использование в пропагандистских целях монахов и священников, пострадавших в свое время от пагубного пристрастия к психоактивным веществам, под лозунгом “В Храме прет!”.
Еще одно предложение такого рода я недавно услышал в приватном разговоре. Мой собеседник высказал идею создания церковной футбольной команды — не обычной приходской, каких сейчас много, а профессиональной, с Церковью в качестве титульного спонсора. Изюминкой проекта должна была бы стать организация фан-клуба, с продажей символики, сочинением гимнов и речевок, и даже — да-да! — своей боевой дружиной. При этом особое внимание мой собеседник обращал на опыт Великобритании, где футбольные пристрастия определяются в том числе и принадлежностью к определенной конфессии (то есть оранжисты болеют за одну команду, а паписты за другую).
Обширная молодежная программа опубликована на интернет-странице Сестрорецкой семинарии. Эта программа включает в себя использование практически всех архетипов современной развлекательной культуры — создание команд скейт- и сноубордистов, организация православных рок-групп, разработка стилистики христианского пирсинга, выпуск компьютерных игр. Авторы программы считают, что подобные меры позволят совместить развлечение и духовное просвещение.
Можно найти и другие проекты — православный рэп (декламация под ритмичную музыку), православное граффити (современный вариант наскальной живописи) и даже разработка линии одежды с использованием православной символики (слоган “Христос носил и нас просил”).
Буйность мысли отца Николая и авторов остальных проектов простительна, если принять во внимание сложность ситуации, в которой оказалась Церковь. Предложенные методы не выдерживают критики не только по духовным соображениям — эта часть вопроса вполне очевидна, хотя, раз подобные предложения возникают, очевидна не для всех, — но и с научной точки зрения. Теоретики маркетинга уже давно доказали, что вторжение на занятые сегменты рынка не дает нужного результата. Конкуренция с представителями футбольного и шоу-бизнеса не сулит успеха, а использование молодежных увлечений — позиция, прочно занятая баптистами.
В теории позиционирования предложена тактика, которая представляется наиболее эффективной в новых условиях. Это так называемая тактика партизанской войны. Мы должны в первую очередь обратить внимание на группы, не затронутые современной масс-культурой. Центры реабилитации наркоманов, приюты для беспризорников, работа с молодыми ветеранами вооруженных конфликтов — вот путь, который позволит найти краеугольный камень здания новой Церкви. Церковь должна позиционировать себя как противовес масс-культуры, как последнее убежище обделенных, а не как часть мирового шоу. Назовем проект “Святой Петр”.
И в заключение хочется поделиться личным опытом. Я помогаю работе местной школы — преподаю словесность. На уроках я вижу, насколько современная молодежь недооценена. Она, как и прежде, тянется к свету, к знаниям. Молодые люди очень тонко чувствуют искусство, а значит — тонко чувствуют душу ближнего. Завершая этот обзор, приведу цитату из выпускного сочинения моей ученицы, Кати В., на тему “Актуальность романа “Преступление и наказание”:
“Я думаю, что сегодня молодым просто не с кем поговорить. Мы все чуть-чуть похожи на Раскольникова, и если бы нам кто-нибудь помог, и у каждого из нас появилась бы своя Сонечка, всем нам бы стало намного легче, особенно мальчикам, потому что им еще служить в армии и защищать Родину. Поэтому роман Ф.М. Достоевского актуален и сегодня, и если бы все его прочитали, все могло бы стать по-другому. Наверное, я немного отошла от темы, но роман затронул всю мою душу, и мне захотелось рассказать то, что я чувствую, как есть”.
Отец Сергий остановился. Он некоторое время глядел на экран, улыбаясь, потом сохранил файл, выключил компьютер, потер руки.
— Ну, теперь на прогулку, — сказал он сам себе.
До заката было еще далеко, но солнце, уставшее за день, уже стало оранжевым, и в предвечернем свете поверхность водохранилища сделалась янтарной и напоминала пиво.
Впрочем, пиво уже допили. Искупались и теперь лежали на узкой полоске песка под обрывом. Галя и Маша внимательно смотрели в небо, слегка замазанное перистыми облаками, Саша разглядывала ногти на руках, а Катя, лежа на животе, читала прихваченный с собой журнал. Временами приходилось отгонять летавших вокруг слепней.
— Да чего ты все читаешь? — спросила Саша у Кати. — Не надоело?
— Она письмо написала Эркюлю, — сказала Маша. — Вот и ждет, что про нее напишут. Или он ей напишет.
Галя хихикнула.
— Зачем? — спросила Саша. — Детский сад вспомнила, что ли?
— Она на “Фабрику” хочет поехать, — сказала Маша. — Она у него совета спросила.
— Чего? — спросила Саша, сев и повернувшись к Кате. — А на кастинге на ложках, что ли, играть будешь?
— На бутылках, — сказала Катя.
Галя засмеялась.
— Понятно, — сказала Саша. — Туда девственниц не берут.
Галя и Маша осеклись. Прозвучавшее оскорбление накалило свежий, пахнущий водорослями воздух.
Катя села и отложила журнал.
— Вы чего? — спросила Маша.
Катя встала и подняла с песка одежду.
— Погоди, — сказала Галя, тоже вставая. — Чего вы?
— А на правду только дураки обижаются, — сказала Саша.
Катя надевала джинсы, прыгая на одной ноге.
— Погоди, Кать, у тебя же был этот, Серый, — сказала Галя. — Все знают.
— У нее Серый был, — сказала Маша, повернувшись к Саше. — Еще весной.
— Да пошли вы, — сказала Катя.
— Ну, извините, — сказала Саша, снова уставившись на ногти. — Погорячилась.
— Давайте лучше покурим, — сказала Маша. — Слышь, Кать, осталось же еще?
Катя, надевшая джинсы, повернулась спиной к подружкам и молча смотрела на воду.
— Осталось, — сказала она.
— Ну вот, да ты не расстраивайся, был же Серый, да? — сказала Галя, подойдя к Кате и положив руку на ее плечи.
— Был, — сказала Катя, посмотрев в сторону.
— Ладно, давайте курить, что ли, — сказала Саша.
Вскоре после того, как была сделана последняя затяжка, к пляжу подъехала телега, видимо, из соседней деревни. В телеге сидели два мальчика — один, пухловатый, лет одиннадцати, второй был лет шести, щупленький. Старший отпустил вожжи, вылез из телеги, спустился к воде, снял сандалии, и как был — в шортах, футболке и кепке, — полез купаться. Он долго плавал недалеко от берега, иногда нырял, а потом, выбравшись на поверхность, отфыркивался. Младший все это время сидел в телеге.
Девочки молча наблюдали за купавшимся. Наконец он пошел к берегу и, уже выходя из воды, вдруг схватился за голову.
— Оп, бля, — сказала мальчик. — Кепку забыл снять!
Девочки переглянулись и засмеялись. Мальчик посмотрел на них, покачал головой, вышел на песок, обулся, поднялся на обрыв, забрался в телегу и громким матерным криком заставил лошадь двигаться. Телега уехала.
Девочки еще немного посмеялись, потом быстро оделись и пошли к городу — нужно было еще успеть передохнуть перед вечерним походом в клуб.
Улица была пустынна. Васька Турзин ушел домой, только штабель досок в тени липы напоминал о планах этого странного и, по правде сказать, немного неприятного отцу Сергию человека. Солнце уже не пекло так сильно. Слышались далекие детские крики, собачий лай и тихий гул автомобилей, мчавшихся по расположенному недалеко центральному проспекту города. Отец Сергий запер калитку, вышел на дорогу и направился вниз по улице, туда, где дремали обезлюдевшие несколько лет назад цеха химкомбината.
Обычно по пути приходилось отбить одну-две атаки дворовых собак, случалось и останавливаться для беседы с соседями (увы, очень немногих из них можно было назвать прихожанами), но сегодня отец Сергий добрался до промышленной зоны без приключений. Там он свернул на знакомую тропинку — она начиналась возле пробоины в бетонном заборе и ныряла в узкое ущелье между бурыми стенами цехов комбината. Отец Сергий шел вперед, перепрыгивая через вросшие в землю прутья арматуры и стараясь не глядеть на картины и надписи, украшавшие стены, — их мрачная вольность всегда сильно расстраивала отца Сергия. Тропинка вывела к асфальтовой дороге, соединявшей город с несколькими близлежащими деревнями. Отец Сергий свернул налево и пошел дальше — вдоль бесконечных заборов, отделявших от дороги что-то недостроенное и по виду военное.
Так он шел довольно долго, перебирая в памяти статью и временами улыбаясь особо удачным, как ему казалось, оборотам. Наконец заборы кончились, за ними было поле подсолнечников. Отец Сергий пошел по напоминавшей коридор тропинке. Толстые стебли шуршали, соприкасаясь друг с другом. Минут через десять отец Сергий дошел до водохранилища, двинулся вдоль берега и вскоре оказался у цели своего путешествия — естественной беседки, образованной четырьмя росшими рядом ветлами.
Отец Сергий часто ходил сюда, хотя осенью приходилось надевать резиновые сапоги, а зимой валенки. Здесь он почти ни о чем почти не думал, иногда молился, но по большей части просто глядел на воду, на противоположный берег, следил за птицами и людьми, которые обычно были так далеко, что начинали казаться частью природы. Слушал плеск воды, шум ветра, неразборчивые голоса, пение птиц. Конечно, отец Сергий понимал, что это слабость, бегство от служения, от мыслей о теперешней его жизни, от воспоминаний о жизни прошедшей, но в то же время каждый такой поход придавал ему новых сил, да он и не позволял себе оставаться здесь долго — отчасти именно из-за чувства вины, но главным образом потому, что лучшие минуты жизни могут быть только минутами, и отец Сергий понимал это очень хорошо.
Он присел на изогнутый ствол ветлы, шумно вздохнул, прошептал “Отче наш” и замолчал.
Идти обратно было еще тяжелее, поэтому, если в первый раз Галя и Саша высказали сомнения по поводу необходимости привала, то теперь, когда Маша предложила опять посидеть на остановке, уже никто не возражал.
Катя и Саша не разговаривали друг с другом. Вообще, всю дорогу от пляжа до остановки между девочками по-прежнему ощущалось напряжение не разрешившейся ссоры — ни выкуренная папироса, ни забавный случай с мальчиком из телеги не смогли замазать трещину. Если бы не Маша, жаловавшаяся по пути на мозоль, которую ей натерли новые босоножки, дорога показалась бы совершенно невыносимой.
Как и в прошлый раз, Катя заткнула уши плеером. Маша положила лодыжку правой ноги на колено левой и стала рассматривать мозоль. Саша закурила. Галя прикрыла глаза и прислонилась к прохладному бетону стены.
— Вот это да, — сказала Маша, оценив масштабы полученной травмы. — Как же я в клуб пойду.
— А я тебе говорила, что малы, — сказала Галя.
— Но красивые же, — сказала Маша. — Когда еще новые размеры бы привезли.
— Красивые, а натерли, — сказала Галя.
— Пластырь прилеплю, — сказала Маша. — И ничего. Сойдет.
Помолчали.
— Пластырь хорошо, — сказала Галя. — А на ночь маслом смажь.
— Да, — сказала Саша. — И в клуб не ходи. Неделю.
— Как не ходить? — спросила Маша.
— Почему это? — спросила Галя.
— А чего ты там не видела? — спросила Саша.
— Тебе-то хорошо говорить, — сказала Маша.
Помолчали.
— Я обгорела, по-моему, — сказала Галя, потрогав плечо. — Пойдем?
— Погоди, — сказала Маша. — Дай отдохнуть. Нога болит.
— Как же тоскливо, — сказала Саша.
— Это точно, — сказала Катя.
Все повернулись к ней. То, что она обратилась напрямую к Саше, было странным. Но Катя больше ничего не сказала, и даже показалось, что она высказала свое замечание по поводу чего-то, услышанного в плеере.
— Ты чего слушаешь-то? — спросила Галя.
— Да так, — сказала Катя.
— “Фабрику”, наверное, свою, — сказала Саша.
Помолчали.
— Курить еще будем? — спросила Катя.
— Ой, — сказала Маша. — У меня уже голова трещит. И смеху никакого.
— Да уж, — сказала Саша. — Я же говорила, крапива.
Помолчали.
— Ну так будем или нет? — спросила Катя.
— Будем, — сказала Галя.
— Нет, — сказала Саша.
Помолчали.
— Ну? — спросила Катя и вынула наушники. — А то я одна покурю.
— Кури, — сказала Саша.
— Я не буду, — сказала Галя.
— А я буду, — сказала Маша.
Катя достала свой набор. Пальцы плохо ее слушались, и она никак не могла свернуть папиросу. Галя и Маша внимательно следили за Катей. Саша смотрела на дорогу.
— Ой, — сказала Катя. Выбросив сломавшуюся папиросу, она достала другую и, ненадолго подняв глаза, посмотрела в ту сторону, откуда только что пришли. На лице ее появилось радостное изумление.
— Чего? — спросила Маша, повернувшись в ту же сторону.
— Поп идет, — сказала Катя.
Теперь и Галя с Сашей проследили за направлением взгляда подруг.
— И что? — спросила Саша после короткой паузы. — Автограф побежим брать?
— Ты можешь за автографом сбегать, — сказала Катя.
— А ты? — спросила Маша. — Придумала что-то?
— Ну, — сказала Катя. — Вы же посмеяться хотели, а трава вас не берет.
На обратном пути отца Сергия одолели сомнения.
Статья виделась совсем не такой удачной, как поначалу. Обзор вышел скомканным, финальные выводы торопливыми и недостаточно подкрепленными логикой. Слабым представлялось и вступление — излишне игривое и, пожалуй, переполненное ненужными поучениями. Тут можно было даже усмотреть грех гордыни человека, уверенного в том, что только он один изучает современную литературу.
Впрочем, отец Сергий не впадал в уныние. Во-первых, теперь, когда перья сменила клавиатура, топор для вырубания написанного не требовался, а во-вторых, и это было самое главное, такое настроение сопровождало его почти всегда после написания какого-либо текста. По опыту отец Сергий знал, что нужно выждать дня два-три, и только после этого приступать к редактуре, когда первоначальные эмоции пройдут, и…
В этот момент раздался свист. Отец Сергий остановился у зеленой ограды и осмотрелся. Сначала он не заметил ничего необычного. И никого, кто мог бы свистеть. Затем внимание его привлекла остановка на противоположной стороне дороги. В темной бетонной пещере виднелось что-то приземистое, розовое и живое. Отец Сергий сперва решил, что это свинья (и в душе его успел промелькнуть совсем детский испуг от мысли о том, что свинья может свистеть), но, приглядевшись, он понял, что ошибся.
Из остановки на отца Сергия смотрели четыре голые попы. Глаза отца Сергия устали от монитора, подробности картины разглядеть не удавалось, но что-то подсказало ему, что попы девические. Несмотря на это выстроены они были ровно, совсем по-армейски, и напоминали готовую к залпу мортирную батарею.
Отец Сергий несколько секунд смотрел на остановку. На лице его болталась маска удивления и растерянности, в душе стало совсем пусто. Затем он улыбнулся. Рифмовка собственной должности с увиденным показалась забавной. Оценил он и исконно русский характер выбранной озорницами затеи. Отец Сергий подумал, что можно было бы крикнуть что-нибудь веселое, соответствующее случаю, если бы не его общественный статус. В общем, картина в целом вписывалась в его представления о мире современной молодежи и была на порядок менее страшной, чем надписи и изображения на стенах химкомбината. Даже, пожалуй, совсем не страшной. Отец Сергий уже хотел перекреститься и идти домой, но…
— Я уже не могу раком стоять, — сказала Маша.
— Все, — сказала Саша. — Теперь сиськи.
Вторую часть плана придумала она. Автором первой была Катя.
— Сиськи? — переспросила Галя.
— Поехали, — сказала Саша.
Девочки выпрямились, развернулись и почти синхронно задрали майки. Маша, запутавшись в спущенных трусах, едва не упала.
Девушки обнажили груди. С таким холодным бесстыдством и даже равнодушием, что отец Сергий вздрогнул. По спине его побежали мурашки, слегка закружилась голова. Рука, уже поднятая для совершения крестного знамения, замерла на полпути.
Девушки начали подпрыгивать на месте, потом одна из них пошатнулась и ухватилась за другую, опустив майку, но от этого не стало легче.
— Ай, — крикнула Маша. — Нога.
Задыхаясь от смеха, она повалилась на Катю. Они обнялись, чтобы удержать равновесие.
— Говорила же, малы, — закричала Галя.
Саша громко засмеялась.
— Сейчас я ему покажу! — крикнула она.
Одна из девушек выскочила на дорогу и сделала жест, живо напомнивший отцу Сергию его молодость и певца Майкла Джексона.
Девушка что-то кричала, но отец Сергий не мог разобрать слов, хотя стоял совсем недалеко — в ушах у него шумело, а на глазах выступили слезы.
“Да как это?” — думал он.
Тем временем на дорогу выбралась и вторая девушка. От отца Сергия их отделяло не более пяти метров. На лицах девушек пылали улыбки.
Отец Сергий понял, что дело может принять куда более страшный оборот. Девушки были явно не в себе. Так и не перекрестившись, он развернулся и почти побежал домой, вжав голову в плечи и не слушая летящих ему вслед криков.
— Ой, — сказала Маша, дохромав до лавки. — Вот это да.
— Видали? — спросила Саша.
— Христос воскрес! — крикнула Галя вслед убегавшему попу.
Катя застегнула джинсы.
— Круто, — сказала она. — Вот и посмеялись.
— Ну, вообще-то в частушке не так было, — сказала Саша, поправляя майку.
— Ладно, — сказала Галя. — Мало ли, может, он заразный какой.
Саша и Катя засмеялись.
— Курить-то будем? — спросила Маша. — Как же нога болит.
— Будем, — сказала Катя и стала потрошить папиросу.
— Ладно, — сказала Галя. — В клубе мужиков найдем. На фиг нам поп.
* * *
Отец Сергий проснулся поздно. Открыв глаза, он долго лежал на спине, глядя в белый потолок. Первые несколько секунд он чувствовал себя превосходно — потому, что совершенно забыл и увиденное на остановке, и возвращение домой, и мучившие его всю ночь кошмары. Потом же все это всплыло в памяти, причем напоминанием послужила боль не духовная, а телесная. Саднило локти, и отец Сергий сначала вспомнил, как на обратном пути споткнулся о кусок арматуры. Затем вспомнилось и остальное.
Отец Сергий встал с кровати, опустился на колени и стал молиться. Затем оделся, вышел в сени, умылся, расчесал волосы и бороду, приготовил кофе. Потом сидел у окна, глядя на то, как Васька Турзин, поскупившийся на грузчиков, в одиночку затаскивает доски во двор. Васька не мог поднять их и тащил за один конец, второй же волокся по земле и оставлял на газоне глубокие борозды.
Допив кофе, отец Сергий вернулся в комнату. Заправил постель, долго бродил из угла в угол. После некоторых колебаний включил компьютер. Сел на стул. Открыл файл со вчерашней статьей. Посмотрел на монитор, задумался. Положил пальцы на клавиатуру и добавил еще несколько фраз.
“Вступая на путь спасения молодежи, мы должны помнить — путь этот окажется тернист и…”
| 
