Фаина Гримберг. Выставка работ В. Алейникова и его "Пир"

Пришло время воспоминаний. Портреты известных, более или менее, лиц производят впечатление легкости, умелости, домашности…

Коричнево-зеленоватая гамма этих “летучих листков”, развешанных в узком редакционном коридоре, в кабинетах, над письменными столами — изображенные существа кажутся странно нежными и словно бы вынырнувшими из какого-то приятного и совсем нестрашного болота! Выставка гармонирует с воспоминаниями автора, опубликованными в “Знамени” (2005, № 3)… Да, пришло время воспоминаний. “Мы с Довлатовым шли вдвоем…” Жили они “с риском”? Были они безоглядно вызывающи? Сегодня все они, поэты, художники 60-х, а также 70-х, 80-х, дожившие и до девяностых (иные), кажутся погруженными в уютную трясину памяти того пресловутого “коллективного бессознательного”. Те, кто постарше, еще помнят, а те, кто помоложе, просто-напросто не знают!.. И “летучие листки” Алейникова вполне могут показаться этакой материализацией воспоминаний…

Алейников назвал свои воспоминания емким словом “Пир” — богемное застолье, тот самый “пир духа”… Но нарисованные поэты вовсе не выглядят завсегдатаями чердаков и потребителями алкоголя!..

Их Парижем была Москва. В конце концов все дороги в СССР вели туда…

Текст Алейникова возможно, конечно и покритиковать. Не отличается ли его сочинение некоторой ложной глубокомысленностью? Не слишком ли напыщен диалог автора и Довлатова о времени?.. Да, время, время той, уже давней (давней!), богемы. Материально ли оно? Вынырнувшие из легкой болотной гаммы лица на рисунках Алейникова словно бы тихо подтверждают: да, вообще-то, материально…

Довлатов и Зверев — в тексте “Пира” — еще не музейные герои, еще живые люди, которые не прочь поболтать друг с другом… Губанов, Венечка Ерофеев, Холин, Сапгир… Бутылка вина, и еще бутылка, и еще бутылка… Нашли свое место на рисунках старого приятеля… Но порою все равно возникает ощущение, будто они так и повисли в некотором безвременье, не сделавшись классиками, но и не обретя забвения…

Текст “Пира” …Веня, Толя, Сережа… Попытки выстраивать диалоги, то ли произнесенные когда-то, то ли выдуманные Алейниковым не так давно… А какая, в сущности, разница!..

На рисунках — задумчивый Ерофеев, усатый Довлатов, печальный очкастый Холин, обиженный Губанов… А рядом с ними повисли странные изображения женщин — болотные русалки, симпатичные кикиморы…

Описанная в “Пире” внешность, сдобренная сочными деталями и характеристическими черточками, аукается с легкими абрисами на “летучих листках… Но где же все?.. Ушли… “Никого!”… И где же, где же все они? Разумеется, в груди, в сердце сверстника и друга… “Так огонь и пеплу и золе небывалым служит оправданьем — и горят, горят по всей земле свечи октября над мирозданьем”… И летучие листки глядят глазами ушедших…