Рабочие тетради

Александр Твардовский

Рабочие тетради

1970 год (январь — февраль)

1.I.1970. Пахра

Вчера еще мог отвечать на вопрос о возрасте — 59, сегодня уже 60 («будет 21 июня»).

Слышу в очереди к сберкассе: «Я за этим пожилым товарищем» — это обо мне — вежливо, деликатно.

Вчера посылка из Приморья, вскрытая без особой необходимости («мы думали — рукопись») С[офьей] Х[анановной] и Кондратовичем. Запах кедровых шишек. Письмецо за подписью «Алексей»? (бог весть какой-то Гришков Алексей Петрович) и в нем строчки:

«О Теркине мы помним и в таежных берлогах и на вершинах гор, но как быть дальше — закрыто дымкой…».

Посылаю народного Теркина, хотя, м[ожет] б[ыть], он имеет его от меня же¹.

Вчерашний день — с позавчерашнего моего посещения Вали <…> Поехал к ней и отвез всю семью на дачу.

<…> Письмо (подклеенное), едва ли не первое из откликов на «Главу».

<вклейка>

Глубокоуважаемый Александр Тихонович!^*

Ознакомился с Вашей поэмой «Сын за отца не отвечает». Великолепно!

 

«Кто прошедшее забудет,

Тот с грядущим не в ладу»².

 

Цитирую на память, а потому заранее извиняюсь за возможную неточность цитирования.

Поэма великолепна и своевременна, ибо иные пропагандисты толкают нас на нечто такое, что и понять-то нет сил:

 

Позабыть, что Сталин-мрачный

Кровь невинных проливал,

И глотать, как дым табачный,

Все, что он ни написал.

 

И это несмотря на то, что все написанное Сталиным сводится, главным образом, к моральной подготовке и оправданию геноцида, к затушевыванию того факта, что геноцид по классовым мотивам столь же отвратителен и преступен, как и геноцид по мотивам национальным и расовым.

По старинному русскому обычаю поясно кланяюсь Вам за ум, за сердца доброту и натуры широту, за талант и мужество.

Пользуюсь случаем, чтобы поздравить Вас с наступающим Новым 1970 годом и пожелать Вам крепчайшего здоровья и дальнейших успехов в Вашей благородной деятельности.

Я. Иванов. 23.XII.69.

Иванов Яков Александрович. Инженер-полковник в отставке.

Рига — 19, ул. Ломоносова, 12, кв. 66.

 

Третьего дня заходит в редакцию не то внучка, не то внучатая племянница К.И. Чуковского, как она была представлена мне³ С[офьей] Х[анановной], просит принять ее «на полторы минуты» и заговорщицки, в расчете на полное понимание между своими, — а я впервые ее вижу, — просит переслать через едущую в Рязань еще какую-то даму «все, что на имя А.И.<Солженицына>».

Отказал: это он сам должен зайти. Я не сказал, забыл, что нужно было бы сказать — нужна от него записка. В самом деле, не затрудняется даже запиской. Если напишет — передам все, что имеется на его имя в редакции.

Все, что в связи с ним, у меня на даче, еще надо просмотреть.

С[олженицын] был на исполнении 14-й симфонии Шостаковича, был опознан публикой, раздавал автографы на программах, зап[исных] книжках и т.п. Все хорошо, но дурно, что Некрича, который хотел с ним встретиться с самыми добрыми намерениями, он, по словам Роя <Медведева>, не только не принял по занятости, но через очередную «секретаршу» предупредил, что, мол, автографов он не дает. Наглец, ни за что ни про что оскорбивший человека, который был справедливо возмущен: нужны мне его автографы!

Рой же хорошо сказал, что, исключая С[олженицы]на, наши мыслители просчитались, приравняв его к своей табели, даже самой высокой, о рангах. П[етр] Н[илович] <Демичев>, лишенный — не дай бог — должности, исчезает в небытии, а С[олженицын] пользуется возрастающими симпатиями и авторитетом⁴.

Прав Каверин был в письме к Федину: «вы можете его наказать только мировой славой»⁵.

2.I.70

Еще непривычно ставить 70 вм[есто] 69.

 

30.XII совещание в агитпропе ЦК^*. Отбой юбилейному году в связи с излишествами, профанацией и всякого рода натяжками в Ленинской теме. «Нельзя всю жизнь нашего общества подчинять юбилею».

Очевидное перенасыщение, тем более что «в экономике дела, как известно, не блестящи». Но и —

нельзя показывать Л[енина] живущим в Шушенском с полным покрытием бытовых и культурных потребностей (книги, иностранные и отечеств[енные] газеты и журналы), свобода передвижения, охота и т.п., хотя бы это явствовало из его писем;

нельзя показывать Л[енина] в Горках, объясняющимся с помощью жестов и ми-мики. —

В.М. Карпова¹: Неужели мы должны откладывать ознакомление (громкое чтение) с «кругом идей, заключенных в речи Л[еонида] И[льича] <Брежнева> на декабрьском пленуме, по непонятным причинам?».

— Да ведь там на 2 ч[аса] чтения.

— И что ж?

— Ну, давайте соберемся завтра?

— Почему не сегодня?

Не стал ждать конца пререканий, выдрапал.

 

Прочел, больше ничего не делал, работу Роя <Медведева> (кажется, она была у меня в тезисном виде) о теории советского общества, развитии соц[иалистической] демократии. — Никаких сенсаций, все популярно, доказательно, партийно — и в этом сила, но если не читать, как не читал Гришин, — все наивно².

 

<вклейка>

Дорогой Яков Александрович!

Мне было бы только приятно, что Вы отозвались с похвалой об одной главе «Сын за отца не отвечает» из моего «триптиха», озаглавленного в целом «По праву памяти», еще не опубликованного, за исключением отрывка «На сеновале» («Новый Мир», № 1, 1969).

Но у меня есть опасения, что глава эта дошла до Вас в каком-нибудь несовершенном варианте, тем более что я еще продолжаю работать над «триптихом».

Очень прошу Вас, если это возможно, прислать мне имеющийся у Вас список, для замены его другим, окончательным вариантом, — во всяком случае — не распространять его.

С уважением и признательностью за добрые слова Вашего письма.

(Неотправленное)^* 1—3.I.70.

3.I.1970. П[ахра]

Невелика пожива — праздничные поздравления, не говоря уже о тех, кот[орые] начинаются обращением «дорогой друг» и кончаются подписью «Правление» (друг правления?), но и с более или менее нестандартным оборотом фразы, — сам их пишу десятками, не успевая «охватить» даже иногда добрых людей.

Но вот истинный привет, доказывающий (не единственный, конечно, раз), что «есть в мире сердце, где живу я»:

«…Желаю и дальше

 

Браться с душой за нелегкое дело,

Биться, беситься и лезть на рожон —

 

за правду и справедливость. Да, с великой охотой, с отменною злобой едят Вас всякие серые волки. Но

Отнюдь не сказать, чтобы так-таки съели.

И не съедят!

Желаю Вам трудного счастья упорной борьбы за подлинный коммунизм!

С сердечным приветом

А.Р. Палей»

Кажется, он (или она) писал мне, и я отвечал или посылал книжку.

Нельзя не отозваться, но выяснить С[офье] Х[анановне] — он или она¹. —

В ночь со 2-го на 3-е как обычно проснулся в рань (около 4 ч.), лег после кофе и двух сигарет, выпустив собаку в только что затихшую метель — утром убирал начерно снег, — лег, и стало мне после вчерашнего немногого (гр. 300, однако) как-то худым-худо. Вдруг прожгла меня мысль, что я не соберусь с силами приняться за «По праву памяти».

Между прочим — все было в конце года таким навалом (Солженицын, неясность и томительное прозябание в журнале, который заметно крошится), что я подзабыл об этой своей нешуточной штуке².

И продремав кое-как до 8, когда рассвело, собираясь чистить снег, решил немедленно с сего дня приступить к делу, имея в виду на днях обратиться в вурдалачий секретариат — если откажутся читать, пригрозить письмом наверх, а в письме наверх пригрозить поставить вопрос на попа??, в связи со сведениями о зарубежном существовании поэмы: не готовится ли мне участь Солженицына в мой юбилейный год (60 и 45 —«Новая изба»)³.

И если ни там, ни там не будет ни мычания, ни отела, еще раз спросить: может ли писатель редактировать журнал, где он лишен возможности напечатать собственную вещь, имеющую такое значение для всей его писательской жизни?

С богом! Довольно неясности и бесплодных томлений на старости лет! —

16.I.70. П[ахра] 5 [часов]

Пропускаю обидно неудачные праздники, горькое «опять», — все, что связано с отчаянием «беспамятства на ногах» в эти дни, — слава богу, недолгие (после поездки к Вале на дачу и возвращения (3—4.I. 70) хорошеньким, и отъезда Оли, забранной зятем, и пр., и пр., вплоть до возрождения к жизни в последние дни), но вот жданный сюрприз третьеводневнешний — поездка в город, в редакцию: «Эспрессо» «с полно-стью напечатанной поэмой А.Т., запрещенной в СССР».

Подклеиваю перевод — несовершенный — на скорую руку, через Ирину Павловну¹, предисловьица к этой публикации.

Что — я, кто — я? Глав[ный] ред[актор] «Н[ового] М[ира]» или автор опубликованной в зарубежных изданиях поэмы, ранее запрещенной дома цензурой?

Совесть чиста даже формально: стучался, просил обсудить сразу после запрещения, ездил к Федину добывать его записочку-отписочку с разрешением обсудить «триптих» А.Т. и т.д.²

Стучался и после праздников — звонил Воронкову — обсудить («так она же опубликована» — и он молчал!) и мое последнее беспамятство на ногах.

Сегодня еду. Что будет — если что-нибудь будет, а не затянувшееся до невозможности мое неопределенное положение. Кто я, что я. Где мой юбилей несчастный (нужен он мне был!).

Звонил третьего дня Исаковский.

Мне даже не было предложено председательство на его вечере — Тихонов! — за отсутствием Суркова. «Возникала и твоя кандидатура».

Решил не показывать виду, что я задет (и самим Исаковским в числе прочих!). Прочесть 22.I. свое письмо (если еще допустят!) и сразу отбыть³.

А что дальше?

Несомненно, что «заварушка» в цензуре связана с поэмой (затребовано от цензуры — что было запрещено в «Н[овом] М[ире]» в последнее время).

Воронков, к которому я уже не стучался после его обещания поговорить с Марковым, в рот воды набрал. Что они хотят? Что наверху, хотя там свои дела и случаи, — вроде истории с «цитатой из Л[енина]» в «Тезисах». Да и «совещание 20», о кот[ором] вчера было в Би-би-си⁴.

Да, вряд ли мне и на этот раз «отсидеться», — на чем уже сидеть?

Все это в совокупности с радостями семейной жизни (Оля отчаялась «сдавать», сидит за политэкономией — с младенцем на руках); Маша молча мучится.

Что я читал на рубеже 69—70-х?

В 1970: в болезни — «Сердце — одинокий охотник», в выздоровлении — Урванцева. Гюнтер Зойрен — Лебек («акция» сопротивления). «На Сев[ерной] земле» — чудо как сильно, — заканчиваю.

Не могу уже даже в воображении (возраст!) поставить себя на место Урванцева с Ушаковым — а в свое время мог бы с лихвой⁵!

Звонить Воронкову?

Из-за снегопадов — обрыв телефона — м.б., вчера что-то было — не знаю.

Одно, что доставило удовлетворение и хоть малое успокоение, — счистил снег с котельной, пробил стежку — лопатой — к компостной «базе».

Зять забрал Олю, подкинул Фомку, щенка, с которым мука мученская.

Не то, не так, сумбурно, беспамятно, — <…> но жизнь перешла на другую колею, и нет возврата на прежнюю, хоть и та была не мед. —

Иду чистить вчерашний снег, обломавший сук у сосны в окне столовой — вечером — второй — еще раньше обломился первый, отволок его к помойнице. —

Р. Роллан и Т. Манн о Бунине — от Бабореко⁶.

<вклейка>^*

Небольшая политическая поэма, которую мы публикуем, подпольно ходит в России уже несколько месяцев. Ее написал Александр Трифонович Твардовский, редактор «Нового Мира», журнала, который сейчас находится в центре острой полемики. Твардовский был военным корреспондентом во время Второй мировой войны, у него миллионы читателей, три раза награжден орденом Ленина. Лауреат Сталинской премии 1947 года, Твардовский начал присоединяться к наиболее беспокойным интеллигентам, особенно после смерти диктатора. Редактор «Нового Мира» с 1950 по 1954, и потом с 1958 года по сегодняшний день, он был одной из самых представительных фигур оттепели, а также одним из самых любимых авторов Никиты Хрущева.

Небольшая поэма, которую мы здесь публикуем, написана большей частью александрийским стихом восемнадцатого века и пушкинским стихом со вставками прозой и белыми стихами, всего поэма содержит 300 строф. Ее история достаточно любопытна. Летом она должна была выйти в «Новом Мире», но к моменту опубликования была запрещена цензурой. Опубликованная, как говорят в России, в «самиздате», то есть перепечатанная на машинке, она появилась на Западе, также в Западной Германии, где вышла в журнале «Посев», в издательстве того же названия. Поначалу возникли сомнения в ее подлинности, и было даже подозрение, что это какой-то советский маневр с целью избавления от «неудобного интеллигента». Потом сомнения постепенно исчезли. В первых числа декабря этого года поэма была опубликована в западногерманской газете «Зюддойче Цайтунг». Журнал «Эспрессо» получил фотокопию поэмы из СССР, и сейчас мы ее публикуем полностью. В январе поэма будет опубликована в сборнике «Несогласные» в издательстве «Де Донато».

17.I.70

Вчера записывал с 5 ч., был нездоров, «наволакивал на себя». Пробовал прибрать сучья под искалеченной сосной — оставил, видя, что не смогу и побриться — будет дрожь рук, вообще недомогание. Сучьев оказалось 7—8, в том числе здоровенных, антенна <телевизионная> была оборвана. Сегодня все прибрал, поправил в том лучшем настроении, когда гляди, что не перед добром.

Маша прихворнула, пошел позвонить к Верейским, заодно похвастаться «сведениями о подписке» на «Н[овый] Мир» (январь 1969 и 1970). 145 чистых <подписчиков>, 260 тыс. прибыли¹ <к>70 г.

Оля сдала политэкономию на 4 (могла бы на пять, но призналась, что не читала работы Ленина² (какой-то).

Потом у Дементьева, который был оживлен, вцепившись в листок «сведений», но заметно помрачнел и отодвинулся куда-то, когда я рассказал об «Эспрессо» и т.д.

Однако — только вперед! Воронков не позвонил вчера до 6, в понедельник опять сам позвоню. Только вперед: обсуждайте, решайте. Пан или пропал.

18. I.70

«Вперед — и к черту в пекло!»

(Мелвилл. — Моби Дик¹).

Дорогой Константин Александрович²!

В первых числах июля прошлого года я посетил Вас на даче в связи с запрещением моей поэмы «По праву памяти», известной Вам и предназначавшейся для очередной книжки «Нового мира». Поэма запрещена была без каких бы то ни было предложений о поправках или купюрах, более того — без всяких мотивировок со стороны цензуры.

Я обратился тогда к Вам с просьбой поставить этот вопрос на Секретариате и обсудить поэму по примеру того, как были обсуждены заключительные главы моих «Далей», в свое время также задержанные цензурой.

Вы не только выразили согласие, но в специальном письме К.В. Воронкову из санатория «Барвиха» подтвердили, что не видите препятствий к обсуждению поэмы на Секретариате, за что я был и остаюсь Вам очень признателен.

Однако поэма за весь этот срок не была обсуждена, и вопрос о ней оставался от-крытым.

Между тем за истекшие полгода сложились обстоятельства, заставляющие меня вновь обратиться к Вам с той же просьбой — обсудить эту мою новую вещь на Секретариате.

За этот срок я хоть и не имел, как сказано, никаких конкретных претензий к поэме со стороны цензуры, продолжал работать над ней, с одобрения членов редколлегии «Нового мира», она нынче снова набрана и может быть представлена на рассмотрение Секретариата в более совершенном, на мой взгляд, виде.

В самое же последнее время мне стало известно о появившихся за рубежом публикациях поэмы с оповещением, что она «запрещена в Советском Союзе».

Это, естественно, не могло меня не встревожить чрезвычайно и не возмутить, как угроза моему доброму имени советского литератора.

Я вновь прошу Вас, Константин Александрович, безотлагательно внести этот вопрос на рассмотрение Секретариата.

Я совершенно уверен, что это рассмотрение моей поэмы «По праву памяти» придет к выводу — при всех возможных критических замечаниях и пожеланиях — о необходимости ее незамедлительного опубликования в нашей печати.

С уважением —

А. Твардовский

18.I.70. Пахра

Написал по настойчивому совету Симонова, у которого вчера был, не ходить без бумаги к Воронкову. Сел с утра и по предложенной им схеме написал, не без приятного чувства удовлетворенности «складом и рядом» цидулки. Пошел к Дементу редактироваться. Он тоже считает, что мое дело в данном случае правое и что за этой бумагой закрывается некая дверца бесплодных смятений и предположений. Другого пути у меня нет, кроме последней возможности пожаловаться на Союз в ЦК.

Вчера Симоновы с Воробьевым Женечкой³ провожали меня до дачи, мороз подходил к 30 (утром сегодня было 35, сейчас 29 или 30), по заборам свешивались неподвижные седые под снегом и инеем ветви елей, макушки березок (размашисто перекинувшись и застыв). Тишина, тишина, как будто планета давно застыла, даже самолетов не слыхать. В самом деле, подумалось, вдруг все так и останется в таком мертвенном оцепенении. Это уже не березы (охотнее всего сгибаются под таким снегопадом они), не ели, а лес — породы деревьев неразличимы — мертвый, заколдованный (какое чудесное слово приходит в пусторечьи).

Детство — хотелось разгадать, представить под такой мертвенностью какое-то теплишко зверюшки, птицы, зайчишки и самому где-то там укрыться, притаиться в этом малом тепле, перенестись в чащобу, в самую глушь — укрыться, притаиться. —

19.I.70. П[ахра]. День Исаковского

Внес три пары четверостиший («Да, он умел без оговорок…», «Мужик не сметил, что отныне…») (вторая строфа особо беспокоит Дементьева), «Смотри, какой ты сердобольный»/

Впервые подсчитал строки — до 700. (Чтобы знать размеры убытка)¹.

Вперед! Знаменательный день в многолетней истории всей этой моей штуки.

22.I.70. П[ахра]

19.I. в понедельник позвонил в городе Воронкову.

— Ах, не браните меня, А[лександр] Т[рифонович], но все нам не удается встретиться. Вот и сегодня — я обедаю с болгарами.

— Хорошо, я привезу или пришлю вам бумагу на имя К.А. Ф[едина], конверт не заклеен, вы можете ее прочесть.

— Да, но я хотел бы встретиться (услыхал <про> «бумагу») с вами.

Рассчитываем, сколько у него займет обед. Условливаемся, что в 4, ладно — 4.30; еду навестить Исаковского на новой квартире, сижу у него до 5, звоню С[офье] Х[анановне]. — Не звонил? — Нет.

Еду без звонка — оставить у Антонины Ив[ановны] пакет. «Они» — в «бункере», приглашают вас спуститься». Навстречу наглый Джагаров (догадываюсь) идет в нужник¹.

— Рад вас видеть трезвым.

— Вы меня всегда видели пьяным? На лестнице: («Я вас ни пьяного, ни трезвого не имею чести знать»).

Сижу в бункере минут 15—20, противно, выпил лишь бокал-другой кисленького, сославшись на «бокал шампанского» у Исаковского.

Поднимаемся в кабинет К[онстантина] В[асильевича], заговорил в объеме «со-бытий».

— А[лександр] Т[рифонович], я вас так люблю, не забывайте, что в этом году у вас 60-летие, если мы его не проведем на самом высшем уровне («звезда»), грош нам цена.

И далее все, как с Солженицыным:

— Вы должны выразить отношение к этим публикациям (т.е., не говоря ничего о запрещении поэмы у себя дома, обрушиться на «Запад»).

— За мною дело не станет, но надо же обсудить, надо, чтоб Секретариат знал, что это за поэма и т.д.

— Нужно выразить отношение. 60-летие должно быть проведено на самом высшем…

— Но не в ущерб чести, К[онстантин] В[асильевич].

— Об этом я позабочусь. Завтра письмо будет на столе у К.А. Ф[едина]. Джагаров развязен? А вы думаете, зачем я пью с ним? Он нам нужен. Знаете, что румыны удумали? Созывают совещание руководителей Союзов поперек нашему совещанию, не посоветовавшись…

Вчера звонит на квартиру, я отзваниваю по приезде в город.

— Мы хотим, А[лександр] Т[рифонович], чтобы вы выступили не от «Нового Мира», а от себя, поскольку мы журналам не даем слова на этом юбилее, М[ихаил] В[асильевич] просил, чтобы не более часа. Сколько у вас минут? 5, 10?

— Минут 7. Но в тексте письма — «Новый Мир».

— Это неважно, только Тихонов объявит вас просто как Твардовского.

Новый набор поэмы готов. К.В. <Воронков> сказал, что будет сегодня у К.А. <Федина> (вчера) и позвонит. Не позвонил.

24.I.70. П[ахра]

С 22 на 23.I ночевал в городе из-за вечера Исаковского, хотя на концерте не оставался.

Вышли из зала Чайковского — я, Демен[тьев], Лакшин, Кондрат[ович], Сац — решили ехать к Сацу. Тогда же сказал, что идем, как с похорон, — слава богу, управились, так ли сяк, можно выпить-закусить. Все было умеренно, хотя даже попели по инициативе Демента.

Но все было не так ли сяк — моя доля участия была вполне, даже очень заметной, хотя, сидя за дурацким круглым столиком между Тихоновым и Антониной, явочным порядком занявшей место в президиуме, порядочно «переживал»: читать письмо или говорить «от себя», почти уже решил, что буду «от себя», но Тихонов отсоветовал — письмо есть письмо. Еще опасался, что будут дрожать руки без упора перед микрофоном (дурацкое дело) и что, может быть, «зубы» подведут — произнесу что-нибудь не так. Но все было хорошо. Даже более того, сидящие в зале ребята немножко уже поопасались, что аплодисменты по объявлении меня были слишком уж, почти овация — даже в ущерб юбиляру. — Сокращал по ходу чтения текст, но заметили только свои, произношение было хорошее¹.

Воронков: завтра с утра буду у К.А. <Федина>.

До обеда встретился в 16 ч. с Кулешовым, пытался ему преподать понятие о «времени» — в смысле <неразборчиво>, — еще летом нащупанным мной в одном стишке, — кажется, зря, но вещь и в таком виде талантлива².

Обед. Иван Прокопович, директор обл[астной] биб[лиоте]ки в См[оленс]ке, давнишний приятель с переснянских времен, которого я не узнал — так он постарел — в цепочке смол[енской] делегации, подносившей М.В. <Исаковскому> буханочку белого хлеба на вечере³.

Застолье. Стул, пустующий между мной и Соболевым, по счастью оказавшийся Тихоновским.

Моя здравица, полуимпровизированная, но, по уверениям Демента, еще более удачная, чем выступление на вечере («за единство личности и таланта»).

<…> С. Васильев, прочитавший бестактнейшую пародию на Исаковского («банный лист»), выступления В. Федорова и С. Смирнова — горбуна с тенденцией противопоставить мне Исаковского, — «классика» по согласованию с «эресефсерией» (Соболев), признание Кирсанова в недооценке М.В. <Исаковского>⁴.

Воронков пытался принять меня у себя в кабинете (после посещения утреннего К.А. <Федина>, был все же блокирован мною на месте, на лестнице наверх из зала, где был банкет). Я боялся, что это времени протяг, а уже нужно было домой на дачу.

— К[онстантин] А[лександрович] сосредоточил внимание на абзаце письма, где говорится о зарубежных публикациях поэмы, велел позвонить куда следует, собрать эти материалы, показать мне и все делать безотлагательно.

— Нужно будет ударить (дать по зубам) на этот раз, чтобы неповадно было.

Конечно, ударить по «Западу». —

Я сказал, что ударная сила этого удара будет зависеть от того — будет ли объявлено, что поэма печатается в ее подлинном виде. К.В. <Воронков> как будто согласился с этим.

Поглядим, увидим.

Все собираюсь занести в тетрадь прошлогодние «крохи» к «стихам из зап[исной] кн[ижки]». М[ожет] б[ыть], завтра. —

25.I.70

Вчера. Учительница Лидия Семеновна Некрасова, заходившая второй раз (первый, когда я был в городе). Директор Ватутинского молокозавода поломал отводок водопровода, построенный ею вкупе с соседкой по дому (400 рублей на двоих) и снабжавший их водой 2—3 года. Акция была проведена накануне Нового года. Не отключил, а поломал (Балакирев Валентин Петрович) и уехал на курорт (в отпуск). Опасается хлопотать и протестовать в его отсутствие. Все дело в том, что он не обязан снабжать водой посторонних заводу людей. Сам живет в другом районе, и дети учатся там, — не в этой («36 км») школе. Все это в Ленинском районе области, в Ленинском юбилейном году. Ирина Дементьева вызвалась помочь, — иду сегодня к Некрасовой — писать письмо в «Из-вестия»¹.

В день юбилея Исаковского или за день-два перед тем (когда уже было в газетах) позвонил и зашел в редакцию Осин с подчеркнуто самоуничижительной просьбой давать ему на рецензию рукописи, чтобы т[аким] обр[азом] он мог зарабатывать рублей сто в месяц. Мне, говорит, давали в «Сов[етском] Писателе», но теперь там урезка. Я сказал, что и у нас такое же положение. — Ну, давай — что вы даете другим, внештатным. — Да ведь нельзя их тоже лишить этого куска. — Верно. — А не взять ли тебе от нас командировочку, устроим писательскую (5 руб., а не 2.60). — Не могу — Витю не могу бросить. Оказывается, у него шестилетний сын от третьей жены <…> — Нет, не хочу записывать всю эту дрянь, как они судились из-за сберкнижки и комнаты <…>

Но шутка — знаю я Осина почти с той поры, как и Исаковского, которому он, как всем, по возможности гадил, когда тот еще не был членом РАППа, а Осин создал САПП, был ответственным. Боже мой, уже и та военная зима, когда редакция «Красноармейки» была в «Гудке», а Осин жил у меня на квартире — за четвертью века с лишним…²

Дал поэму «Орлань», которую помню с давних довоенных лет (по «красивому» названию). Дурная крестьянская проза (на уровне 30-х годов) в стихах, которые читать, как по шпалам ходить. —

27.I.70. П[ахра]

Семь часов утра. Морозно. Фомка, видя что мне не до него, вернулся на свое место в тамбуре. Ночь плоха, с кофе в 2 ч. и кассетой^* сигарет. Вчера был наконец принят Воронковым и Беляевым, уже ожидавшими меня в кабинете, столь знакомом (очередной шофер Дуся ушла, не предупредив, добирался на такси).

У Беляева изящная темненькая папочка, из которой он выгрузил на малый столик (ножка Т к большому) «Эспрессо», «Посев» и лит[ературное] приложение к «Фигаро» (какой-то «Литерер»). Я бегло просмотрел «Посев» — текст новомирский (по первой верстке), но без «На сеновале» и без концовки. Предисловие, по беглому прочтению, излагает историю с «Огоньком» и «Соц[иалистической] Индустрией» — довольно точно, даже с расшифровкой фальшивки за подписью Захарова¹. «Эспрессо», по-видимому, подстрочник, насколько я мог установить по нерифмованным окончаниям стихов.

Я: Ну что ж, давайте говорить, что будем завтра варить.

Б: Мы хотели вас послушать, какие вы имеете предложения к выходу из этого тяжелого положения.

Я ссылаюсь на свое последнее письмо Федину, говорю, что единственный выход — обсуждать поэму.

Б: Что обсуждать — это? «Посев» обсуждать? Об этом нужно было думать раньше.

Я: Я и подумал: обратился к Федину в начале июня, когда стало известно, что вещь запрещена цензурой.

Воронков: Да нет, не в июне, позднее. Когда же это было…

Я: В июле. И Федин написал Вам, что не видит препятствий к обсуждению.

Он затруднился вспомнить это письмо.

Я: У меня есть копия, присланная мне из Барвихи.

Беляев: но дело сейчас не в том, чтобы вспоминать, кто больше виноват, а как лучше поступить сейчас.

Я: Обсуждать и печатать.

Б.: Это чтобы они поняли, что вынудили напечатать поэму, ранее запрещенную, и пользовались этим на будущее?

И т.д.

— Нужно, А[лександр] Т[рифонович], выразить свое отношение, дать по зубам, чтобы неповадно было.

— Хорошо, я выражу свое отношение, а завтра что?

— Никакой секретариат не будет обсуждать поэму, напечатанную в «Посеве» (это Воронков).

— Значит, я со своей поэмой уже какой-то неприкасаемый. Значит, бросить меня с моей бедой?

— Наоборот.

Произносится несколько тирад о том, какой я хороший и знаменитый (Б[еляев] даже вставил, что меня в школах изучают, из чего я понял — вспоминали и об этом, прикидывали).

Беспорядочно, т.к. все время разговор возвращался к исходным мотивам.

— Нужно выразить отношение.

— Так это же получается — как с Солженицыным. А я, хоть я считал и считаю, что исключение С[олженицына] грубейшая ошибка, я — не Солженицын.

— Вот именно! (С упором, с подчеркнутым барски различением, порой даже с растерянностью — что же все-таки делать, и стоящим за этим «будь ты проклят со своим Н[овым] М[иром] и со своей поэмой — столько хлопот!»)

Но в то же время — ласкательство и забегательство. В[оронков] даже обратился к теме моего юбилея.

Чего-то им нельзя, не приказано.

Но когда я вынул из кармана 1-й и второй вариант верстки, они не протянули руки, не полюбопытствовали, что это за окончательный вариант — это им неинтересно, так же как «На сеновале» «Посеву». Б[еляев] процитировал строфу (по «Посеву»), с которой он не может согласиться: «Зато уж вот где без изъятья…». Я сказал, что, м[ежду] пр[очим], строфы этой уже нет во 2-й верстке.

Я устал, перекричался вопреки своему самообещанию быть спокойным, уже почти не слушал Б[еляева] и В[оронкова] насчет заместителей. Сместить Лакшина? Только со мной вместе.

Для продолжения разговора сегодня: «Правда не должна зависеть от того, кому она на сей раз служит!» ².

 

27.I. Был у Воронкова. Отпросился подумать до 29.I.

29.I.70

Звонил Воронкову, чтобы сказать, что пишу наверх. — «Пишите, только скорее».

Вчера тихие именины Маши и Оли. Ботинки мне от Володи. Вертящийся табурет для Маши на кухню. Полфужера кислого винца — и не хочется, не до того.

Позавчера, вчера и сегодня с 5—6 ч[асов] утра сидел над письмом наверх.

Сперва было начал (зелеными <чернилами>): «Только на днях мне стало известно…» — быка за рога. Все развертывается по порядку, замельтешил я с середины: «Воронков и Беляев показали мне».

— Черта тебе говорить о «Посеве», говори о поэме, о публикациях — вскользь (Дементьев).

Перевернул все другим концом: «В мае 69 г. я передал редакции «Н[ового] М[ира]» мою поэму…».

Было и о «травле», и о Солженицыне, и об орденах и премиях (вдруг не знают).

Сегодня прочел Дем[ентьеву] на гор[одской] квартире. Кисло одобрил, но при чтении выявилось, что в таком объеме (семо и овамо)^* трудно.

Добавилось пожелание Хитрова¹, не знающего письма, подчеркнуть «только на днях» (на основании сведений из цензуры — знает или не знает Тв[ардовский] об этих публикациях).

Вечером, после сна на укушетке, располагал переписать раз, утром — другой.

Пришел Симонов. Читал ему. Как открытие явилась мысль (у него): быка бы за рога: «Пишу к Вам по вопросу, который приобрел для меня неожиданно срочный характер».

Тогда уж вернуться к зеленому <по чернилам> началу.

Господи!

Завтра Симонов обещал продиктовать свой вариант.

31.I.70. П[ахра]

У Симонова. Прочел и переписал у него на машинке (Тамара Дмитриевна)¹ новый вариант, с пяти—шести часов дважды переписанный от руки. Симонов представил свой. «Тоже красиво», — сказал я ему и похвалил: более, чем у меня, быка за рога — но, конечно, остановился на своем.

Прочел на редколлегии («глав[ная] ред[акция]») с участием Демента — признано.

Симонова не дали даже дочитать. Действительно, не то: он не стесняется «стыдных» слов («отхлестать»), повторений, многословия — диктовка.

Прошли абзац за абзацем, во избежание переписки в редакции на маш[инке], воздержались от не абсолютно необходимых поправок. Звонил по двум телефонам помощникам Л[еонида] И[льича] — как их нету.

Между тем — какие-то слушки от Эмилии²: все у вас хорошо в «Н[овом] М[ире]», вот и обсуждение на днях будет. —

Хитров видел Айтматова — тот уже знает о собеседовании, которое было у меня с Беляевым и Воронковым («Тв[ардовский] нервничал»). А я просто хотел, уже не видя пользы, уйти от беседы, от разговора о замах (вчера уже звонил Большов, рекомендованный Воронковым). Дичь!³

С[офья] Х[анановна] при моем входе в редакцию: «Вы слышали о Сергее Ивановиче? Умер ночью».

С.И. Вашенцев, Сережа, которого я знал с 29-го г., когда он не был для меня Сережей, когда он «выдерживал» меня (как он после говорил), не печатая в «Прожекторе» («Яблоки» — Зозуля, помимо него) до поры, когда он именовал меня классиком и порядочно терпел от меня⁴. Маша вчера за столом — Оле: «Я знала, что он пустоватый человек, но относилась к нему терпимо, потому что он любил отца». —

Книжечки, нелепые рукописи «двух романов, которые могут быть напечатаны только после моей смерти», — увы, и после смерти не могут. И все это — с квартирой — некоей Тамаре Лазаревне, которая, говорят, самоотверженно ухаживала за ним, когда его уже нужно было кормить с ложечки.

Сколько пито-едено, сколько проболтано, сколько стыдного или достойного сожаления разделили мы с ним! Но и «Теркина», еще в замысле одобренного им после финской войны, когда Сурков, грозя пальцем мне, не верил, что я таки действительно пишу «Василия Теркина».

Беспечная жизнь в свое удовольствие, самодовольство наивнейшее («У меня — ум»), и такой печальный одинокий конец в Боткинской (по случаю отека легких). Звонили из Литинститута, похороны во вторник. —

1.II.70. П[ахра]. 4 ч[аса]

После вчерашней записи почувствовал себя неважно, прилег, приняв «тройчатку» и то ли от намечавшегося гриппа, то ли от нервной усталости последних дней проспал с перерывом весь день и ночь, и ночь до этого часа, который уже мне впривычку.

Между хворью еще вчера стал обдумывать Письмо — нужно его переоборудовать, — больше быка за рога, м[ожет] б[ыть], по Симонову, нужно сразу, со второго абзаца — предложения начать: 26 января мне были показаны Воронковым и Беляевым издания, в которых…

Это даст большую краткость и ударность, и чтобы избежать троекратного повторения фам[илии] Воронкова.

Сегодня намереваюсь при перепашке Письма поднять еще один слой и сказать, если удастся, что люди, предполагающие, что в поэме моей отразилось личное, авто-биографическое (моей судьбы) отношение ко времени Сталина, забывают или вовсе не знают, что первый из трех моих орденов Ленина я получил еще в 1939 году (№ три тысячи <3910>), а все мои три государственные премии — когда они еще назывались сталинскими. И м.б. мало кому известно, что мое ходатайство о замене в учетной карточке моего «кулацкого» происхождения в конце концов было удовлетворено (III съезд сов[етских] писателей); что в партию я был принят еще при старых условиях приема и при наличии той автобиографии¹. Т[аким] об[разом], не через призму своей автобио-графии (хотя от автобиографичности не уйти и нет нужды мне уходить) отразилось историческое время в моей поэме.

Оно отразилось в полном согласии с решениями партийных съездов и документов, определяющих линию партии в этом вопросе, — вплоть до последнего из них — статьи в «Правде» «К 90-летию И.В. Сталина» ².

 

Доколе, господи, доколе…

 

В голове и после кофе — шумок вроде гриппозного, — чтобы не накуриваться, иду в постель. —

Сегодня справлюсь с этим делом, если удастся с перепиской Письма на машинке.

3.II.70. П[ахра]. 7 ч[асов]

Сроки приблизились, возможно, они уже исполнятся (по отчужденному тону Воронкова, которому позвонил вчера).

«У меня будет сегодня Федин». Я попросил передать К[онстантину] А[лександровичу], что я хочу его видеть. — «Я вам позвоню». —

Я был у Лакшина, который переписывал на маш[инке] мое письмо Л[еониду] И[льичу] (письмо уже можно было не отправлять, поскольку явились новые обстоятельства).

Встреча с Фединым, протянувшим руку заученным манером издалека, предостерегся от объятий, которые у нас были обычными, особенно на людях, за вычетом времени, когда я направил ему письмо о Солженицыне, на которое он грозился ответить, но «ответил» только в ноябре 69 г.¹

Воронков сделал движение удалиться — «Я не помешаю?», но удержанный нами уселся и аккуратненько записывал в книжечку, как он делает во всех серьезных случаях: Федина и меня (особенно)².

Фединская нудь не поддается записи («коллектив», «отчленение от коллектива», необходимость ответить «им» и т.п.). Но основная идея — я, как Солженицын, та же модель, ультиматум, попытка поставить Союз на колени и т.п. — знакомое — с напоминанием, что «мы» исключали С[олженицы]на и в коммюнике «РСФСР» хорошо сказано, что ежели ему не угодно, так может и отправиться туда, где его печатают и превозносят. Я поблагодарил его, но жаль, что мне что-то помешало сказать, что ответил на это предложение С[олженицын]³.

По существу я сказал, что слушал его внимательно и не перебивая, но во всей речи не заметил упоминания о поэме как таковой, а лишь о ее заграничных публикациях. А казалось бы, мол, что она заслуживает рассмотрения ее и вне этой связи.

Сказал, повторил в который раз! — что мое выступление, не подкрепленное опубликованием поэмы, послужит только огласке сенсационного события, и скажут — у нас! — но где поэма, что это за вещь, двери с петель сорвут. (Сейчас уточняюсь внутренне и уверяюсь в очередном неотразимом аргументе: много чести отвечать «Посеву» и пр[очим], надо, если отвечать — а я и говорил, что не отказываюсь, — так отвечать граду и миру, т.е. советским читателям, читателям соц. стран и нашим друзьям на Западе, но град и мир в один голос скажет: а где поэма?).

Сказал, повторил, что, хотя я считал и считаю исключение С[олженицы]на грубейшей ошибкой, повлекшей за собой плачевные для нас последствия, я — не С[олженицын], я — Т[вардовский].

— О, да, — подхватили они вместе, и Федин даже слепил длинную фразу, что считает меня талантливее С[олженицына]. Но уже Воронков не возвращался к вопросу о моем юбилее — этот козырь был уже отброшен.

И более того, когда Федин стал склоняться к проведению все же обсуждения (вкупе, конечно, с осуждением) на Моск[овской] группе Секретариата, В[оронков] заметил:

— Не знаю, пойдут секретари на это заседание (видимо, знает уже, что не пойдут). Предложение мое экземпляров «из сейфа» не было подхвачено. Но «обсуждение» намечается на завтра (сегодня). Я сказал, что мне нужно проводить Вашенцева, но я готов явиться. Условились, что я звоню в 12 ч. В[оронкову].

4.II.70. П[ахра]. Около семи (проверил) утра

В секретариат правления Союза писателей СССР

Вчера тов. К.В. Воронков ознакомил меня с решением Бюро Секретариата о назначении первым заместителем главного редактора ж[урна]ла «Новый Мир», т. Большова¹.

Не имею ничего против т. Большова по той простой причине, что совершенно не знаком с ним, в глаза его не видел и даже не знаю его имени-отчества, тем не менее считаю этот факт беспрецедентным ущемлением прав главного редактора, носящим по отношению ко мне оскорбительный характер, и не могу не рассматривать его как прямое понуждение меня к отставке, об этом я вчера заявил на словах т. Воронкову и сегодня заявляю в письменном виде.

Прошу Секретариат Правления Союза писателей снять мою подпись главного редактора на второй (февральской) книжке «Нового Мира», так как не могу уже нести ответственность за ее содержание².

(А. Тв[ардовский])

 

В редакцию «Литературной газеты»

На днях мне стало известно, что моя еще неопубликованная поэма «По праву памяти» напечатана в ряде западноевропейских изданий — в неполном или незаконченном виде, проникшая туда абсолютно неизвестными мне путями и, разумеется, помимо моей воли.

Наглость этой акции, имеющей целью опорочить это мое произведение, лживость и беззастенчивость, с какой поэма снабжена провокационным заглавием «Над прахом Сталина» и широковещательным уведомлением о том, что она будто бы «запрещена в Советском Союзе»^*.

Я просил бы те западноевропейские издания, в элементарной порядочности которых не сомневаюсь, перепечатать это мое письмо в «Литгазету»³.

Препровождая Секретариату Правления Союза писателей мое письмо редакции «Литературной газеты» по поводу провокационного опубликования в ряде зарубежных изданий, считаю долгом своим подчеркнуть, что, как я и объяснял тт. К.А. Федину и К.В. Воронкову, нахожу эту форму отповеди [несвоевременной, сомнительной и даже нежелательной] наиболее слабой [ввиду ее сенсационности,]^* если письмо появится до опубликования поэмы в нашей печати…

Наиболее же сильной формой отповеди всем этим «Эспрессо», «Фигаро» и «Посевам» было бы, по моему глубокому убеждению, опубликование поэмы после соответствующего обсуждения и сводило бы на нет действенность их провокационных попыток опорочить это мое произведение.

6.II.70. П[ахра]. 2 ч.

«Новый Мир» идет ко дну, —

Честь и совесть — на кону».

 

Вчера проводил Вашенцева, лежавшего перед отправкой в комнате парткома. Не дождался конца панихиды, уехал с С[офьей] Г[ригорьевной] <Карагановой> (догадываюсь, что она специально поджидала меня там) в «контору» Симонова.¹

С ним отредактировал и приготовил к отправке три эти письма Союзу. Отвез их Воронкову.

Сегодня они побывали у Федина, и сегодня же пришла в пакете «срочно-лично» выписка из постановления С[екретариа]та от 3.II (а не Бюро Секретариата, как было на самом деле, но это, говорят, принято так).

«Слушали: сообщение К.А. Федина о письме к нему Твардовского и о беседе с ним.

Постановили: назначить первым заместителем гл[авного] ред[акто]ра «Н[ового] М[ира]» т. Большова».

О телеграмме Брежневу — настояния Дементьева, Симонова, редколлегии — удержался.

Утром еще заготовил (с Дементом) письмо <в> ЦК (до половины — то, что Союзу).

Комиссия по укреплению редколлегии и редакции «Н[ового] М[ира]» уже с Большовым в ее составе (он уже формирует редколлегию!)².

Поехал к Воронкову.

 

Списки (с<овершенно>/секретные):

Убывающих —

Сац, Кондратович, Лакшин, Виноградов, Марьямов.

Предложенных в новый состав:

Я, Федин, из старых Гамзатов, Айтматов, Кулешов, Дорош и Хитров, из пополнения по убыли Дементьева и Закса.

Из новых:

1) Большов — первый зам.

2) О.П. Смирнов — не видел, не знаю — второй <зам.>.

3) Косолапов

4) Рекемчук

5) Наровчатов (видел его вчера у Воронкова. Во что превратился этот ифлийский отрок — седой, лысый, обрюзгший)³

6)

7) еще кто-то…

Воронкову сказал еще по телефону, не агитируя его, что опротестовал в ЦК назначение Большова, убедил его, кажется, в совершенной им ошибке с Бюро, сообщил цифры подписки (одна только Москва 10 тыс., Л[енингра]д — 5 тыс. (новых) и т.д., при том что большинство толстых терпят урон в подписке. Он записал, для него это была новость.

не хочу и не могу с ним встречаться (на полях.)

Для нас — нет: письма в защиту журнала⁴.

Хочу сказать об этом — напоследки — в понедельник. Еду на Гришина⁵ (в ЦДЛ — 3 часа).

«Новый Мир» идет ко дну.

7.II.70. П[ахра]

Вчера информировал редколлегию о встрече с Воронковым. На Гришина не поехал, и вряд ли это повлечет на меня лишнее неудовольствие авторов проекта новой редколлегии «Н[ового] М[ира]».

Как не вступило мне в голову, что Косолапов вместо меня. А Демент мгновенно сообразил. Что ж, пожалуй, это наименее неприятный вариант. Тем более что его записка ко мне, возможно, означает намерение издать мой т[ом] 5-й. Отказаться от «Солженицына» сейчас не так зазорно, поскольку формально он уже не есть мой коллега, на чем я всегда стоял¹.

Вся задача — чтобы не подписывать 2-ю книжку, но 1-ю хорошо бы подписать. Но даже и это не важно в сравнении с опасностью, что будут заставлять подписывать еще некоторое время².

А в остальном — все будет без убыли чести. И важно одно: поэма. Если «будто бы запрещена» пройдет в письме в «Литгазету», читатели заставят опубликовать ее.

«Много баить не подобает».

8.II.70. П[ахра]. 7.30

Дело сделано. — Не воспользоваться неожиданной возможностью передачи письма Генеральному нельзя было.

Отвергнув два проекта (Виноградова-Буртина-Лакшина-Демента), надиктовал на машинку Виноградову свой, ознакомив предварительно с моими замечаниями по первому из проектов, написанному (как и второй) в языке и стиле адресата.

Доказал, что в таком письме нельзя обойтись одними «оргами» — не упомянув поэму и Солженицына, и рад, что с поэмы начато письмо (по первому моему неотправленному письму Л[еониду] И[льичу]) и «орги» приторочены удачно¹.

Конечно, есть сомнения не только насчет того, что ответит ли, но и насчет новых неожиданностей со стороны «спасателей большого поэта». Но дело сделано: не буду попрекать себя и никто не попрекнет из ребят, что не дошел до конца, — дошел, дальше некуда.

Вперед! К тихой пристани, которую, возможно, сулит письмецо Косолапова. Уже с трудом могу представить, что я остаюсь, хотя бы и все оставалось на месте. —

 

10.II.70. 7 ч. (кофе и сигареты среди ночи, малая снотворка с 3-х до 7-ми — после легкого присеста с членами в Столешниковом).

Решение состоялось. Плюс — Овчаренко. Сказал, что собирался сказать, но не назвал имени Генерального¹.

Более других высказывался Михалков: журнал интересный, люди там образованные и соображающие, произведения выдающиеся. Твардовский не замечает, как из него на Западе лепят модель «главы оппозиции».

Поэму печатать несвоевременно: Ленинский год.

Главные редактора не должны печататься в своих журналах (вопреки традициям русской классической журналистики, о которых он понятия не имеет!), это бестактно, ж[урна]л — не вотчина главреда². Кочетов и я.

Поцапкался с гнусавцем Чаковским, пытавшимся меня допрашивать, какого я жду ответа от ЦК, несмотря на ту критику, которая…³

Позвонил Косолапову и еду к нему. В редакции уныние и паника.

Бек, Можаев, Рыбаков ходили на прием к Федину — легкий способ приобрести популярность. Федин их не принял⁴. Стояли на выезде у ворот — почти не замерзли.

Слухи.

12.II.5 ч. Пахра

Разговор по телефону с Воронковым — протест против сообщения в «Л[итературной] Г[азете]» («пробный № »).¹

Вызов на завтра в Р[айонный] К[омитет] <партии>.

Бек — Можаев и др.

Евтушенко: «Вам нужно увидеться с Л[еонидом] И[льичом]».

Румянцев (через Виноградова) по прочтении копии письма Л[еониду] И[льичу]: «хорошее и правильное письмо, А[лександр] Т[рифонович], нужно увидеться с Л[еонидом] И[льичом]».

Слезы в редакции. М. Хитров — последствия его письма в Секретариат — вызов немедленный в Р[айонный] К[омитет].

Телеф[онный] разговор с Самотейкиным Евг[ением] Матвеевичем²: «еще не доставлено, постараюсь».

10.II. Солженицын во сне и наяву³.

11.II. Сообщение в «городском издании» «Л[итературной] Г[азеты]» и (вариант) «Письмо в редакцию» «Л.Г.».

Беседа в Р[айонном] К[омитете]. Мое заявление. Оставление Хитрова на «доработку» в кабинете Пирогова (вдвоем с Верченко)⁴. Укладывание вещичек.

12 февраля

В Секретариат Правления Союза писателей СССР.

В связи с тем, что несмотря на мои неоднократные устные и письменные протесты состоялось — опубликованное в Литгазете — решение Бюро Секретариата, носящее по отношению ко мне оскорбительный характер (заявляю о своем уходе с поста), вынужден (покинуть пост) оставить должность главного редактора ж[урна]ла.

Прошу принять от меня журнал и снять мою подпись гл[авного] ред[актора]с последней страницы второй февральской книжки «Н[ового] М[ира]».

 

Оля с Володей и младенцем вчера уехали в гор[одскую] квартиру.

Валя позвонила мне вчера, что хочет поехать со мной на мою дачу — послал за ней машину, и она (Валя) ночует у нас сегодня. М.б., она боялась, что я задую, — к этому были вчера благоприятные условия в редакции, но я уехал, и уехал бы, даже не будь Вали. —

 

<вклейка>

Вырезки из «Л[итературной] г[азеты]»

 

«Л.Г.» 11(10)II.

Бюро Секретариата Правления Союза писателей СССР утвердило первым заместителем главного редактора и членом редколлегии журнала «Новый Мир» Д.Г. Большова, заместителем главного редактора и членом редколлегии О.П. Смирнова. Членами редколлегии утверждены также В.А. Косолапов, А.И. Овчаренко, А.Е. Рекемчук.

От обязанностей членов редколлегии журнала «Новый Мир» освобождены И.И. Виноградов, А.И. Кондратович, В.Я. Лакшин, И.А. Сац.

 

«Л.Г.» 11.II.70. (стр. 3).

Состоялось заседание Бюро Секретариата Правления Союза писателей СССР, в котором приняли участие К.А. Федин, С.А. Баруздин, К.В. Воронков, С.В. Озеров, Л.С. Соболев, А.Т. Твардовский, Н.С. Тихонов, А.Б. Чуковский. К.Н. Яшен.

Бюро утвердило первым заместителем главного редактора и членом редколлегии журнала «Новый Мир» Д.Г. Большова, заместителем главного редактора и членом редколлегии — О.П. Смирнова. Членами редколлегии утверждены также В.А. Косолапов, А.И. Овчаренко, А.Е. Рекемчук.

От обязанностей членов редколлегии журнала «Новый Мир» освобождены И.И. Виноградов, А.И. Кондратович, В.Я. Лакшин, И.А. Сац.

Примечания

1.I.

¹ Эти кедровые шишки из приморской посылки мы сохранили. Помню, что в те же дни получили в «Новом мире» огромную связку багульника в посылке из Сибири; «Народный Теркин» — издание поэмы А.Т. в серии «Народная библиотека» (М., 1968, Художественная литература).

² Искаженные строки поэмы «По праву памяти»: «Кто прячет прошлое ревниво, // Тот и с грядущим не в ладу». (В окончательном варианте: «Тот вряд ли с будущим в ладу».

³ Речь идет о Е.Ц. Чуковской — внучке К.И. Чуковского.

⁴ Историк А.М. Некрич, автор книги «1941. 22 июня» (М., 1965), был исключен из КПСС в 1967 г. за «фальсификацию» истории Отечественной войны. См. записи А.Т. о «деле Некрича» в феврале 1968 г. («Знамя», 2003, № 8). Об историке и публицисте Р.А. Медведеве см. в предшествующих Рабочих тетрадях А.Т. П.Н. Демичев — в 1961—1974 гг. секретарь ЦК КПСС, ведавший вопросами идеологии, с 1974 г. — министр культуры СССР.

⁵ Письмо В.А. Каверина К.А. Федину почти полностью занесено А.Т. в Рабочую тетрадь в январе 1968 г. Опубликовано в сб. «Слово пробивает себе дорогу». М., 1998.

2.I.

¹ В.М. Карпова — главный редактор издательства «Советский писатель».

² Речь идет о рукописи Р.А. Медведева «Социалистическая демократия». В.В. Гришин — первый секретарь Московского городского комитета КПСС (МГК) — организации, исключавшей Р. Медведева из партии.

3.I.

¹ А.Т. цитирует А.С. Пушкина — последнюю строку из стихотворения «Что в имени тебе моем?» (1830); Абрам Рувимович Палей, прозаик, печатался с 1920-х гг. Выступал в «Новом мире» с рецензиями. В письме он приводит строки стихотворений А.Т. «Жить бы мне век соловьем одиночкой…» (1959) и «Такою отмечен я долей бедовой…» (1966).

² См. записи А.Т. в ноябре-декабре 1969 г.

³ В 1970 г. исполнялось 60 лет А.Т. и 45 лет его литературной деятельности, отсчет которой он вел от публикации стихотворения «Новая изба» («Пахнет свежей сосновой смолою…») в газете «Смоленская деревня» (1925, 19 июля).

16.I.

¹ И.П. Архангельская — зав. международным отделом «Нового мира», секретарь парторганизации журнала.

² О переговорах А.Т. с секретарями правления СП К.А. Фединым и К.В. Воронковым см. записи А.Т. в июле — декабре 1969 г.

³ Речь идет о подготовке к празднованию 70-летия М.В. Исаковского.

⁴ В Тезисах ЦК КПСС к 100-летию со дня рождения В.И. Ленина, которые в течение года готовились несколькими институтами во главе с Институтом марксизма-ленинизма (ИМЛ), в 14-м тезисе Ленину приписывалось высказывание Отто Бауэра («Правда», 1969, 23 декабря), отрицавшее насилие в классовой борьбе. Ленин был ярым противником немецкого социал-демократа, называя его оппортунистом именно за подобные высказывания. См. подробнее: Р.А. Медведев. Поучительный урок. «Коммунист Советской Латвии», 1990, № 1. «Совещание 20» — «встреча руководителей братских стран» в Москве, 3—4 декабря, советской печатью не освещавшаяся.

⁵ Г. Зойрен. Лебек. (Пер. с нем. Предисловие Н. Вильмонта. М., 1969). «Акция сопротивления» героя романа — сильнейшего атлета в Европе, состояла в доведении себя до непригодности к участию в войне; Карсон Мак-Каллерс. Сердце — одинокий охотник. Пер. с англ. (М., 1969).

Особое впечатление на А.Т. произвела книга Н.Н. Урванцева «На Северной земле» (Изд. 2-е. Л., Гидрометеоиздат, 1969). Землепроходец и исследователь, один из первооткрывателей Норильского рудного района, геолог Урванцев вместе с географом Г.А. Ушаковым в 1930—1932 гг. обследовали Северную землю—архипелаг на границе морей Карского и Лаптевых. Жили в ледяной пещере, порой голодали. Репрессированный в 1937 г., Н. Урванцев оказался в заключении в таких же тяжелейших условиях, но уже не по своей воле.

⁶ «Он неистово, желчно антиреволюционен, антидемократичен, антинароден, почти антигуманен, пессимист до мозга костей. Но какой гениальный художник! И, несмотря ни на что, о каком новом возрождении русской литературы он свидетельствует!» — писал Р. Роллан о Бунине. Т. Манн, восхищаясь рассказом «Господин из Сан-Франциско», считал, что он «по своей нравственной мощи и строгой пластичности может быть поставлен рядом с некоторыми из наиболее значительных произведений Толстого…». Ту же «захватывающую силу» отмечал он в «Деревне» Бунина. Восхищался Т. Манн и проникновенностью «Митиной любви», находя, что в ней «сказалась несравненная эпическая традиция и культура» России. (Бунин в оценках зарубежных писателей. Сообщение А.К. Бабореко. «Литературное наследство». Т. 84. И. Бунин. Кн. 2. М., 1973. С. 375, 379—380).

О Бунине, одном из любимых писателей А.Т., см. записи в предшествующих Рабочих тетрадях.

17.I.

¹ По выходным данным № 12 «Нового мира» за 1969 г. тираж журнала — 127 250.

² Экзамен в Институте им. Сурикова.

18.I.

¹ «Моби Дик, или Белый кит» Г. Мелвилла — одна из любимых книг А.Т. — сохранилась в его библиотеке в разных изданиях. «Я думаю, что надо жить с девизом из «Моби Дика»: «Вперед и пусть даже к черту в пекло», — говорил А.Т. в те дни новомирцам. (А.И. Кондратович. Новомирский дневник. 1967—1970. М., 1991. С. 470. Запись 19 января 1970 г.) Этот же девиз А.Т. записал в те дни В.Я. Лакшин в своем дневнике («Дружба народов», 2004, № 9).

² К.А. Федин — в те годы председатель Правления Союза писателей СССР.

³ Е.З. Воробьев — писатель, оставил воспоминания о совместной работе с А.Т. во фронтовой газете «Красноармейская правда». (Е. Воробьев. В тяжкий час земли родной. Сб. Воспоминания об А.Т. Твардовском. М., 1982).

19.I.

¹ А.Т. готовил поэму «По праву памяти» к обсуждению, внося поправки в верстку. Первый набор (в июле 1969 г.) был рассыпан после цензурного запрета.

22.I.

¹ Антонина Ивановна — секретарь К.В. Воронкова. Г. Джагаров — болгарский поэт, один из руководителей писательской организации Болгарии, член ЦК КПБ.

24.I.

¹ А.И. Исаковская — жена поэта. Полный текст слова А.Т. по случаю юбилея М.В. Исаковского опубликован в № 1 «Нового мира» за 1970 г. (вышел в свет в феврале). Поэт М.С. Лисянский (автор стихотворения «Дорогая моя столица, Золотая моя Москва», ставшего гимном Москвы) писал (1.III.70) А.Т. об этом его выступлении: «Вы всю душу мне перевернули. Я читал, и слезы душили меня, и мне было хорошо оттого, что есть на земле такая светлая дружба, такие высокие и чистые отношения двух поэтов». (Архив А.Т.).

² Поэма А.А. Кулешова «Далеко до океана», отредактированная А.Т., напечатана уже после его ухода с поста редактора («Новый мир», 1970, № 8). Поэт размышлял в ней о времени и пространстве, жизни и смерти — темах, постоянных в творчестве А.Т. По-видимому, А.Т. имеет в виду свое стихотворение «Когда обычный праздничный привет…», завершавшееся строфой: «Нет, был бы он невыносимо страшен // Удел земной, не будь всегда при нас // Ни детских лет, ни молодости нашей, // Ни жизни всей в ее последний час». Начатое 21 июня 1969 г., в день рождения А.Т. (См. запись в Рабочей тетради), стихотворение впервые опубликовано посмертно («Комсомольская правда», 1972, 28 октября).

³ Иван Прокофьевич Иванов (1904—1987) — заслуженный работник культуры РСФСР. В 1920—1926 гг. заведовал Переснянской волостной библиотекой Починсковского района, читателем которой был А.Т. В 1931—1941 гг. — директор Смоленской областной библиотеки: ею А.Т. пользовался до отъезда в Москву в 1936 г. После войны, которую провел на фронте, И.П. Иванов работал в той же должности, уйдя на пенсию в 1973 г.

⁴ С.В. Васильев, В.Д. Федоров, С.В. Смирнов, С.И. Кирсанов — поэты; Л.С. Соболев — секретарь правления СП РСФСР.

25.I.

¹ И.А. Дементьева — журналистка, дочь А.Г. Дементьева, работала в отделе писем «Известий». По жалобе учительницы Некрасовой, пришедшей в газету, редакция должна была сделать официальный запрос.

² Д.Д. Осин — писатель, земляк А.Т. В 1927 г. стал ответственным секретарем Смоленской ассоциации пролетарских писателей (САПП), среди первых 17 ее членов был и А.Т. В начале 30-х гг. принимал участие в травле А.Т. как «кулацкого подголоска». В ноябре-декабре 1944 г. редакция газеты «Красноармейская правда», фронтовым корреспондентом которой был А.Т., временно располагалась в Леонтьевском пер. (в ту пору — ул. Станиславского) в помещении редакции газеты «Гудок», где работал Д. Осин.

27.I.

¹ Об истории с «Огоньком», где было опубликовано письмо 11 литераторов «Против чего выступает «Новый мир» и о «фальшивке» в «Социалистической индустрии», напечатавшей «Открытое письмо» редактору журнала за подписью рабочего М. Захарова, см. в записях А.Т. июля—августа 1969 г.

² Бывший зав. сектором Отдела культуры ЦК КПСС А.А. Беляев вспоминает о совещании 26 января 1970 г. с А.Т. так, как будто сам в нем участия не принимал: в его рассказе А.Т. беседует лишь с К. Воронковым. Готовность А.Т. дать отпор зарубежным издателям при условии опубликования его поэмы мемуарист характеризует ныне как «вполне разумное предложение, которое позволяло разрешить возникшую ситуацию». Признавая, что Секретариат СП «имел жесткое поручение руководства ЦК КПСС добиться ухода А. Твардовского с поста главного редактора журнала», А. Беляев не упоминает, что сам и представлял ЦК, заняв весьма агрессивную позицию по отношению к А.Т. (А. Беляев. Все, что талантливо и правдиво, — нам на пользу. «Новый мир» эпохи Александра Твардовского: как это было. «Культура», 2003, 26 июня — 2 июля).

Процитированная Беляевым строфа, «с которой он не может согласиться» (не вошедшая в окончательный текст поэмы «По праву памяти»): «Зато уж вот где без изъятья // Все классы делались равны. // Все люди — лагерные братья. // Клеймом измены клеймены».

Последняя строка записи — цитата из В.И. Ленина (Соч., Изд. 5-е. Т. 54. С. 446).

29.I.

¹ Михаил Николаевич Хитров — отв. секретарь редакции «Нового мира».

См. о нем в предыдущих Рабочих тетрадях А.Т.

З1.I

¹ Секретарь К.М. Симонова.

² Э.А. Проскурнина — сотрудник Главлита, неоднократно упоминавшаяся ранее в Рабочих тетрадях.

³ Предназначавшийся в заместители А.Т. Д.Г. Большов, в прошлом секретарь ЦК ВЛКСМ Белоруссии, в 1970 г. числился членом Комитета по радио и телевидению. В 1966 г., будучи главным редактором «Советской культуры», вместе с несколькими ее сотрудниками послал в Президиум ЦК КПСС донос на постановку театром Сатиры «Теркина на том свете». Спектакль характеризовался как наносящий «оскорбление гражданским, патриотическим чувствам советских людей» и издевающийся над «политическими ценностями, составляющими суть коммунистической идеологии». «Главный порок» постановки доносители видели «в литературном первоисточнике, которому, к сожалению, до сих пор не дана принципиальная оценка». Предлагая организовать обструкцию «Теркина на том свете» в рабочей аудитории, авторы доноса доказывали, что выступление партийной печати по поводу спектакля и поэмы «явилось бы важным фактором улучшения всей идеологической обстановки среди творческой интеллигенции». (Осада «Нового мира». Из хроники одного года по документам архива ЦК КПСС. Публикация Ан. Петрова и И. Брайнина. «Литературная газета», 1995, 21 июня).

⁴ С Сергеем Ивановичем Вашенцевым А.Т. познакомился в свой первый приезд в Москву в 1929 г. Вашенцев (1897 г.р.) — из крестьянской семьи, окончил гимназию, Московский университет и Военно-педагогический институт. С 1922 г. работал в редакции «Правды», сотрудничая с другими изданиями, в частности с «Прожектором», редактируемым Е.Д. Зозулей. Здесь («Прожектор», 1929, сентябрь, № 35) опубликовано стихотворение А.Т «Яблоки» («Спать и слышать яблока паденье…») — одно из первых у него в столичной печати. А.Т. и Вашенцев сблизились во время Финской войны. В библиотеке А.Т. сохранилась книга С. Вашенцева «Канны», посвященная военным курсантам (М.,1936., 2-е изд.), с авторской надписью: «Дорогому Александру Трифоновичу Твардовскому на память о холоде, морозе, огне и льде на фронте, о чудесных людях и незабываемых днях, проведенных вместе. С дружбой. 16.IV.40». С.И. Вашенцев был составителем и редактором сборника «В снегах Финляндии», (М., 1941), где напечатаны очерки А.Т. о «той войне незнаменитой».

1.II.

¹ В связи с обменом партийных документов в Краснопресненском РК КПСС, А.Т. в 1954 г. обращался к первому секретарю ЦК с просьбой о пересмотре графы о его социальном происхождении, в которой он значился сыном кулака. Сообщая, что его семья, которую он покинул в 1928 г., в 1931 г. была административно выслана, он заявлял, что никогда не считал ее кулацкой. А.Т. обращал внимание на несоответствие биографических сведений в его партийных документах с публикуемыми о нем в печати, как о сыне кузнеца. (Письмо Н.С. Хрущеву 10 июня 1954 г. Сб. Политическая цензура. М., 1991. С.108—109). В ответ на запрос ЦК секретарь Смоленского обкома П. Доронин сообщал, что, как выявлено проверкой на месте, хозяйство отца А.Т. было «крепким середняцким, удовлетворявшим личные потребности семьи». Однако Краснопреснен-ский РК отказался внести изменения в учетную карточку А.Т. (Там же. С. 109—112).

² Речь идет о статье «К 90-летию со дня рождения И.В. Сталина» в газете «Правда», 1969, 21 декабря. Утверждение «Правды», что в оценке деятельности Сталина ЦК руководствуется постановлением «О преодолении культа личности и его последствий» (1956), давало возможность А.Т. заявить о том, что его поэма не противоречит заявлениям партии, двойственность которых неоднократно им отмечалась в дневниковых записях. См. запись А.Т. 24.ХII.69, где отмечена важность ссылки в упомянутой статье на решения ХХ съезда КПСС.

3.II.

¹ В письме к председателю Правления СП СССР и члену редколлегии «Нового мира» К.А. Федину А.Т. напоминал об его ответственности перед литературой и призывал не препятствовать публикации произведений А. Солженицына. Исключение А. Солженицына из СП А.Т. воспринимает как ответ руководителя СП. (О письме к Федину и его текст см. в записях А.Т. в январе 1968 г. Опубликовано в сб. «Слово пробивает себе дорогу».)

² В книге К. Воронкова «Страницы дневника» (М., 1975), представляющей выбранные места из хроники мероприятий Секретариата правления СП, эти записи не отразились. О переговорах с А.Т. здесь не упоминается, как и о заседаниях Секретариата, связанных с «Новым миром».

³ А.Т. имел в виду «Открытое письмо» А. Солженицына Секретариату СП РСФСР и его поддержку писателями Европы и Америки.

4.II.

¹ Бюро Секретариата заседало под председательством К.А. Федина в составе И.В. Абашидзе, С.А. Баруздина, К.В. Воронкова, С.В. Михалкова, В.М. Озерова, Л.С. Соболева, Н.С. Тихонова, А.Б. Чаковского, К.Н. Яшена и зав. сектором Отдела культуры ЦК А.А. Беляева. Секретарь правления СП А.Т., судьба поэмы которого, как и его журнала, обсуждались, не был приглашен. Судя по протоколу, в заявленной повестке дня вопрос о «Новом мире» не значился — только информация Федина о письме А.Т. и встрече с ним. Примечательно, что стенограмма заседания не велась. (Из истории общественно-литературной борьбы 60-х годов. Твардовский, Солженицын, «Новый мир» по документам Союза писателей. 1967—1970. Публикация Ю. Буртина и А. Воздвиженской. «Октябрь», 1990, № 11. С. 177—180).

² Письмо, написанное под первым впечатлением от решения Секретариата, было отослано с другой концовкой: «Считаю действия Бюро Секретариата неправильными и обращаюсь с жалобой в ЦК КПСС». (Там же. С. 182). А.Т. и на этот раз удержался от заявления об отставке, которого так ждали от него руководители СП и направлявший их действия ЦК КПСС.

³ Утверждение Ю. Буртина, что А.Т. был «решительным противником подобных вынужденных отмежеваний» и пошел на это, чтобы спасти журнал (там же. С. 183), нуждается в оговорках. А.Т. осуждал (как это сделал, в частности, в письме к К. Федину) «неразборчивые в морально-этическом смысле» покаяния, когда писатель, по сути, признавал свою вину за возможность использования его произведения в антисоветской пропаганде. Протестуя против издания поэмы без ведома автора, А.Т. не отказывался от нее, выражая уверенность, что она будет напечатана у нас. Не менее, чем внутренний цензурный произвол, ему был отвратителен произвол зарубежных издателей, в своих целях опубликовавших поэму с искажениями, изъятиями и (в издательстве «Посев») с крикливым заголовком «Над прахом Сталина», противоречащим всему ее образному строю. Наспех сделанный перевод белым стихом (в «Фигаро» и «Эспрессо») с прозаическими вставками превращал ее из художественного произведения в своеобразную агитку. Протест поэта против издания «выкраденного и изуродованного» его произведения был искренним. К тому же А.Т. никогда не был приверженцем решения внутренних литературно-политических споров в зарубежной печати. И в этом его позиция была столь же близка В.Т. Шаламову, протестовавшему против публикаций за рубежом его произведений без согласования с ним, сколь противоположна Солженицыну, делавшему главную ставку в своей борьбе на поддержку Запада.

Письмо имело и свои тактические цели. Думая в первую очередь о спасении журнала, А.Т. стремился пресечь в этот трудный для «Нового мира» момент спекуляции на зарубежных изданиях его редактора. Ему важно было предать гласности сам факт существования «якобы запрещенной поэмы» и уже тем самым как бы узаконить ее, вывести из подполья. Не случайно, что ему пришлось добиваться публикации своего письма в «Литературной газете». Посланное 4.II, оно появилось в печати лишь 18.II (см. вклейку) под напором автора: содержание письма А.Т. явно не устраивало тех, кто его затребовал.

6.II.70.

¹ Эти строки А.Т. были в те дни у многих на слуху.

Софья Григорьевна Караганова — зав. отделом поэзии «Нового мира». Имеется в виду офис К. Симонова в писательском кооперативном доме на ул. Черняховского.

² В выписке из постановления Секретариата 3.II, полученной А.Т., не оказалось пункта о создании комиссии в составе К.А. Федина, Г.М. Маркова, К.В. Воронкова, Д.Г. Большова, куда был заочно включен и А.Т, не поставленный об этом в известность. Комиссии надлежало в трехдневный срок представить соображения по укреплению редколлегии и аппарата «Нового мира».

³ Д.Г. Большов (см. о нем примеч. к записи 31.I) и В.А Косолапов — гл. редактор издательства «Художественная литература» — функционеры, не были членами СП. О.П. Смирнов — писатель, малоизвестный даже в литературной среде. А.Е. Рекемчука призвали в «Новый мир» из «Знамени» В.М. Кожевникова — одного из гонителей журнала А.Т.

С.С. Наровчатов отказался войти в новую редколлегию «Нового мира». Уже после разгона редколлегии, возглавлявшейся А.Т., Наровчатов прислал ему письмо (в июне 1970 г.), где говорил о своем почитании великого национального поэта и уважении к его деятельности редактора, несмотря на то, что не все в ней принимает. (Архив А.Т.). В 1974 г. Наровчатов сменил Косолапова на редакторском посту.

⁴ А.Т. имеет в виду цифры прироста подписки в Москве и Ленинграде.

Письмо генеральному секретарю ЦК Л.И. Брежневу в защиту «Нового мира» (9.II.1970 г.) подписали М. И. Алигер, А.Ф. Бек, А. А. Вознесенский, Е.З. Воробьев, Е.А. Евтушенко, М. В. Исаковский, В.А. Каверин, Ю.М. Нагибин, В.Ф. Тендряков, Ю.В. Трифонов; Ф. А. Искандер отправил телеграмму председателю Совета министров СССР А.Н. Косыгину. Писатели доказывали, что «для блага всей советской культуры необходимо, чтобы «Новый мир» продолжал свою работу» под руководством А.Т. — «национального поэта России и народного поэта Советского Союза» и «в том составе редколлегии, которую он считает полезной». (Пресса в обществе. М., 2000. С. 515—516). Инициатором письма был Ю. Буртин, прибегнувший к помощи в собирании подписей к Трифонову и Тендрякову, предупредив, что А.Т. об этом знать не должен. Эти немногие подписи удалось собрать с трудом: большая часть тех, к кому обращались, ответили отказом. Письмо не повлияло на судьбу журнала, в «верхах» уже предрешенную, и почти все подписавшие его сразу же стали сотрудничать с новой редколлегией.

⁵ Речь идет о партийном собрании московских писателей, где с докладом должен был выступать секретарь МГК В.В. Гришин.

7.II.

¹ О задержке 5-го тома собр. соч. А.Т. (Статьи и заметки о литературе) из-за отказа автора изъять упоминание о Солженицыне в статье о С. Маршаке см. в Рабочих тетрадях 1966—1969 гг. Том был подписан в печать в январе 1971 г., когда А.Т. уже был смертельно болен.

² № 1 «Нового мира» за 1970 г. был последним номером журнала, который подписан к печати А.Т как главным редактором; № 2 — за подписью В. Косолапова — был составлен еще старой редколлегией из произведений давних авторов журнала (Е. Драбкина, Ф. Абрамов, К. Кулиев др.). Таким же (из портфеля старой редакции) было содержание журнала на протяжении первого полугодия, постепенно становясь все более не-однородным.

8.II.

¹ Об организационных мерах (оргах), примененных к «Новому миру», в письме говорится в связи с обстановкой, сложившейся вокруг его поэмы «По праву памяти», добиться обсуждения которой он так и не смог. «Оргвыводы» Секретариата (об укреплении редколлегии «Нового мира») А.Т. характеризует как прямое понуждение его к отставке и «фактический разгром» редактируемого им журнала. Письмо А.Т. генеральному секретарю КПСС Л.И. Брежневу см. в кн. Пресса в обществе. 1959—2000. М., 2000. С. 511—514.

Рассказывая, что А.Т. не показал ему своего письма к Брежневу, А.И. Солженицын объясняет это тем, что А.Т. стыдился своего от него отречения. Но А.Т. уже давно не доверял Солженицыну и с документами, исходящими из редакции, его не знакомил. Александр Исаевич узнавал об их содержании своими путями. В воспоминаниях он не скрывает, что письмо А.Т. Брежневу было уже ему известно и без испрашиваемого на это разрешения у автора. Заявление в нем А.Т.: «Я не Солженицын, я — Твардовский» Александр Исаевич трактует как отречение от него. (А.И. Солженицын. Бодался теленок с дубом. «Новый мир», 1991, № 7. С. 128). Однако, утверждая, что у него свой путь, отличный от солженицынского, своя жизненная позиция, А.Т. здесь же повторил, что говорил неоднократно руководству СП и в ЦК — «Я считал и считаю исключение А.И. Солженицына из Союза писателей грубой ошибкой, причинившей нам огромный вред как внутри страны, так и за ее пределами». (Там же. С. 513.)

10.II.

¹ Речь идет о заседании Бюро Секретариата СП СССР 9 февраля, на повестке дня которого стоял вопрос о «частичном изменении» редколлегии «Нового мира». Бюро заседало почти в том же составе, что и 3.II (см запись 4.II) — не было лишь И. Абашидзе: он предпочел уклониться от участия в решающем для журнала голосовании. Отсутствовал и представитель ЦК: разгром «Нового мира» следовало представить как внутреннее дело СП. Не приглашавшийся на предшествующее заседание Бюро, А.Т. на этом заседании присутствовал. Оно, как и заседание 3 февраля, не стенографировалось. Решением Бюро из состава редколлегии выводились В.Я. Лакшин, А.И. Кондратович, И.А. Сац, И.И. Виноградов и А.М. Марьямов — рабочее ядро редколлегии «Нового мира». Объявленные ранее новые ее члены во главе с Д. Большовым (см. запись 6.II) дополнялись А.И. Овчаренко — критиком открыто сталинистской позиции, последовательным противником «Нового мира». Если А.Т. не мог добиться обсуждения своей поэмы «По праву памяти», то Овчаренко свободно судил о ней на пленуме по критике и литературоведению СП РСФСР (4 февраля) как о кулацкой, намекая, что сам автор двинул ее в зарубежную печать. (Из истории общественно-литературной борьбы 60-х гг. С. 184).

² С.В. Михалков, как видно, не знал, что А.С. Пушкин печатался в редактируемом им «Современнике», Н.А. Некрасов — редактор «Современника» 60-х гг. и «Отечественных записок» 70-х гг. — именно здесь публиковал свои произведения, как и его преемники — редакторы «Отечественных записок» М.Е. Салтыков-Щедрин и Н.К. Михайловский.

³ А.Т. заявил на заседании Бюро, что не признает принимаемого им решения и ждет ответа на свое обращение в ЦК. В протоколе протеста А.Т. не оказалось. Издевательская реплика редактора «Литературной газеты» А.Б. Чаковского: «Вы надеетесь на положительный ответ?» — показывает, что собравшимся исход дела был заранее известен.

⁴ Названные писатели после разгона старой редколлегии не медля стали сотрудничать с новой, против которой протестовали. У каждого были свои серьезные мотивы для этого. А.Ф. Бек, несколько лет ожидавший опубликования своего романа «Онисимов» («Сшибка»), заблокированного цензурой, и передавший «Новому миру» столь же труднопроходимый роман «На другой день» (см. об этом в записях А.Т. 1966—1969 гг.), рассчитывал, что при новом редакторе цензура будет снисходительней. А.Н. Рыбаков понадеялся, что наступил благоприятный момент для публикации его романа «Варя Иванова» («Дети Арбата»). Хотя продвижения в печать этих произведений не происходило, они активно использовались в анонсах новой редакции. В первые месяцы 1970 г. в новом «Новом мире» анонсировались как «наши авторы» только писатели, собранные А.Т. в его журнале: читателям как бы давалось понять, что никаких существенных перемен не произошло.

12.II.

¹ Решение Секретариата Правления СП об изменении в редколлегии «Нового мира», без упоминания заявления А.Т., не согласного с ним, и как бы узаконенное его присутствием, напечатано в «Литературной газете» уже 10 февраля и, видимо, было подготовлено к публикации заранее (9.II номер был уже подписан к печати). 11.II газета должна была поступить подписчикам. (Из истории общественной борьбы 60-х годов. С. 185—186). См. вклейку к записи 12.II.

«Прочтя в сегодняшней «Литературной газете» сообщение об изменениях в составе редколлегии «Нового мира», мы все поняли», — писала по поручению группы читателей А. Шкодина. — Мы торопимся, пока все вы еще вместе, — принести вам свою несказанную и невыразимую благодарность… Спасибо вам за все, что вы успели сделать…» (Пресса в обществе. С. 525).

² М.Н. Хитров вызывался в РК по поводу его заявления об уходе из редакции «Нового мира», которое В.А. Косолапов отказывался подписать.

А.М. Румянцев — академик, член ЦК. Е.М. Самотейкин — референт Л.И. Брежнева. А.Т. интересовался у него судьбой своего письма к генеральному секретарю ЦК.

³ А.И. Солженицын рассказывает о растерянности и подавленности А.Т., покорного, не способного к протесту. «Новый мир» по его словам, существовавший с согбенной спиной, умирал некрасиво — «на коленях». Знавший уже, кем пополнилась редколлегия после вывода соратников А.Т., Александр Исаевич 10 февраля пришел убеждать А.Т., «что, пока остаются, считая с ним вместе, четверо членов редакции — можно внутри редакции продолжать борьбу». (А.И. Солженицын. Бодался теленок с дубом. «Новый мир», 1991, № 7. С. 128). Упрекавший А.Т. в компромиссах, Солженицын, в роковой для журнала момент, по сути призывал редактора к соглашательству, для А.Т. невозможному — предать изгнанных из журнала соратников и объединиться с людьми, идейно и нравственно ему чуждыми.

⁴ Е.А. Пирогов — секретарь Советского РК КПСС, при котором числилась парторганизация «Нового мира». Ю.Н. Верченко — секретарь правления СП по организационным вопросам.

Публикация В.А. и О.А. Твардовских.

Подготовка текста О.А. Твардовской.

Примечания В.А. Твардовской.

 

[Окончание следует]