Елена Шварц. Кольцо Диоскуров. Стихи. Елена Шварц
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024
№ 12, 2023

№ 11, 2023

№ 10, 2023
№ 9, 2023

№ 8, 2023

№ 7, 2023
№ 6, 2023

№ 5, 2023

№ 4, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Елена Шварц

Кольцо Диоскуров

Вечерняя песнь трамвая на трех рельсах

Эти три стихотворения, хоть и расположены в определенном порядке — на самом деле параллельны, они как рельсы трамвая, скользящего в темноте мимо жизни окон.



1

Раскинет карты вечер
светящиеся — мечет,
зажгут ли снова лампу,
под образами ль свечи,
что пало — чёт иль нечет,
спасут или залечат?
Что прогудит мне месса
в ночи горящих клавиш?
перебеганье света
имеет смысл лишь —
бег света вдоль по камню,
по нервным проводам,
в окне — осанна — хлебу,
просыпанному нам,
и — аvе — городам

2

Там поклонялись сгибу локтя,
слов потерялось назначенье,
и неподвижный взгляд
стремился куда-то в долгое застенье.
Безногий танец это был —
театр рук и глаз,
тарелки блеск за шторой.
О как милы повторы,
как вытерт штор атлас. 
Один тащил, другой отталкивал...
всё умирало и рождало,
(а стрелка на боку лежала
часов — своё уж отбежала)
и только, влажное снаружи,
стекло в поту дрожало.

3

Оранжево-красная влага
плещется в окнах чужих,
в одних висят абажуры —
жмут свой розовый жмых
в другом — стеклянная люстра
бормочет над круглым затылком
ребёнка, что учит урок.
Он дремлет и книга у ног.
За рыжею занавеской
ночами не спит швея
отложит иглу и смотрит.
И ночь в неё смотрит. Ночь — я
А за углом — там трое брюсовых,
в чугунных чёрных пиджаках,
собралися для чёрный мессы,
а страшный маг застыл в дверях. 
Ночь перебирает чётки окон —
совсем уж темных окон нет. 
и только демон и голубка
пьют чайный свет
с крутых карнизов.

Окна во сне

В глубоких облаках — квадратное окно —
сосновою стружкой пахнет оно,
и что-то в нём трепещет — как в прихожей,
волнуется — пылинок столб взовьётся,
(бывает так) —
когда любовь за дверью мнётся
с для подаянья кружкой.
Скорей, скорей
(как пахнет золотою стружкой)
подай же ей.
В глубоком облаке овальное окно —
в нём плещется лиловый сумрак —
как то бывает с зеркалами,
когда жильца несут
вперёд ногами.
Я вижу окна в облаках,
о сколько окон — их!
Кровь завела вдруг октоих,
и мозг мой закружился весь —
как голубиный древний стих —
как будто бы я здесь.

Две реплики в сторону смерти

1

Умирая, хочется отвернуться,
Не присутствовать. Но неизбежно.
Видишь Земли сырую промежность?
Это Эреб, это выход в безбрежность
Надо только толкнуться.
Из дупла тебя вверх толкнёт,
Ломаясь грубой корой,
Привычно-ветхая Смерть, рыгнёт,
Плюнет седой дырой

2

Я, Смерть, в тебя всё быстрей лечу.
Я — камень из пращи,
Всё ближе цель, всё дальше даль,
Я вижу косички твои, прыщи,
Но мне ничего не жаль.
Ты стоишь как учительница пенья
С поднятой рукой —
но не страшно тленье,
Ужасна скорость к тебе движенья,
Необоримость твоего притяженья.
Если б могла в тебя врезаясь
Тебя, смерть, убить собой —
Как якобинец напрасно прицелясь
Отрезанной головой

В шахте

Весь этот мир — рудник
Для добыванья боли.
Спаситель наш — шахтёр
И все мы поневоле.
На чёрную работу,
На шёпот бедной твари
Склонился он к забою —
Во лбу горел фонарик.
Он шёл средь блеска, мрака —
Пот с кровью пополам,
Чтоб было больше света 
Небесным городам.
И мы в слезах и муке,
Стареясь, умирая,
Возлюбленных теряя,
Рудой кровяня руки,
Кромешный уголь добывая,
Для топки погибаем рая.

Пьета Николо дель?Арка 
в болонской церкви Мария делла вита

В Болонье зимней — там где вьюга
Случайна вовсе, как припадок,
Где ветер, страстный как трубач,
Провоет в бесконечность арок —
На площадях гроба учёных
Стоят — из мрамора скворечни,
Где души их живут скворцами
Своею жизнью тёмной вечной.
Там в церкви
Я видела Пьету,
Которой равных,
По силе изумленья перед смертью,
Нет в целом мире.
Там лысая Мария
Сжимая руки,
Истошно воет
Раздирая рот.
Пред нею Сын лежит прекрасный, 
                             тихий...
Как будто смерть её состарила 
                           в мгновенье
Как зверь она ревёт,
И с нею воет ветер разрушенья.
Тела свои ломая, терракоту,
К умершему протягивают руки
Две Марии —
Как фурии, как гарпии, как ведьмы —
Желая выдрать зенки грубой смерти.
А та свернулась на груди Христа
И улыбается невидимой улыбкой.
Он, Бог наш, спит и знает, что проснётся
Утешится Мария, улыбнётся.
От плит базальтовых
Такою веет скорбью
Как будто бы земле не рассказали,
Что Воскресенье будет,
Всё станет новым и иным. 
О злые люди, падите же на снег
И расскажите 
Камням и сердцу своему,
Что Сын воскрес.
И Матери вы это расскажите,
Скажите статуе, 
Мариям расскажите,
На кладбища пойдите,
Костям и праху это доложите
И, закусив губу,
В снегах
На время краткое
Усните.

Болонские параллели

1

Московский Кремль построил 
Фьораванти,
В Болонье же воздвиг он чудный замок,
В нём за зубчатою стеною пленный
Томился, да и умер король Энцо.
Как будто бы сам царь великий Грозный
Его принудил к жизни одинокой,
Он сочинял стихи к любви далёкой.
И умер, наконец, в тоске жестокой.

2

Но есть ещё в Болонье верный слепок —
Святого Гроба — снят в Ерусалиме.
Уменьшен он искусно, соразмерно.
И спит он, беломраморный, сияя,
В глухой и зачарованной ротонде.
Внутри него свеча всегда мерцает,
Как свет души, как свет подкожный.
У входа львёнок мраморный стоит.
И кажется, что и подобье смерти
Там куклою уменьшенной лежит.
Присутствие и явность этой смерти
Меня вели как стрелку по завертью
Минутную... Бродя по кругу,
Забыв где я и за стеною вьюгу,
Тяня псалмы из памяти своей,
Перебегание следила я теней.
Вдруг мышь летучая слетела
И птица во дворе запела,
И зачарованною сумеречной сенью
Скользнуло ты, подобье Воскресенья.

Вид на Нью-Йорк с ночных небес
                          Ю. Куниной-Трубихиной
Как золото Микен, растёртое во прах,
Нью-Йорк в ночи внизу лежит на островах
И птица кружится и мыслит, что дракон
Под этим золотом вживую погребён.
Как слитки золота, присыпанные пылью
И стружкой золотой и блёсткой кошенилью —
Как будто б червяки ползут со всех сторон
И давят золото как виноград, и стон
Несётся к облаку. По одному
Они вползают вглубь, плюяся блеском в тьму.
Жаровня — раздувал её подземный жар
Ускользает, полыхая, и её мне жаль.
Тянет к брюху пятки самолёт босой,
Город вертится и тонет неподвижным колесом.
И сей живой горящий мёртвый вид
Встаёт под наклонённый авион
Внушая ужас, будто говорит —
Что там внизу зевает к нам дракон.
Его дыханья убежав, пилот
Направо в океан уводит самолёт.

Солнце спускается в ад
                   (Гимны к Адвенту)
                      Hommage a Hцlderlin
1. Бормотанье снега (Въступление)

Под снег, подпрыгивавший вверх,
попавший в бровь, летящий вкось,
под заметающий мне душу,
о тех уж мысль меня не душит —
под ним укрывшихся уснувших,
в его пуху, в его вязаньи и бормотаньи
(как бормотанье мило мне —
милей всего) и запинанье.
Не то что шёпоты весны,
не то что лета торжество,
и осени унылой шелест —
одна зима под нос бормочет
и счастье долгое пророчит,
виясь на стёклах на коре,
о сне под снегом глубочайшим
в своём тепле в своей норе.

2. Орфей опять спускается в ад

В подземный пожар
(он неслышно грохочет всегда)
Спускался Орфей за любовью своей. Но она
простой саламандрой —
прозрачной, пустою летала,
сквозь пальцы текла...
Отсветы влажные
в её сердцевине мерцали.
Он быстро её проглотил и хотел унести
на горькую землю назад.
Она же пламенным вихрем
опять изо лба унеслась
и танцуя в огне растворилась
...Орфей воротился домой,
где все элементы равны меж собою, 
и каждый
на других восстаёт, но тут же смиряется.
Странный ожог терзал его сердце 
                              с тех пор —
там прозрачною ящеркой ты, Эвридика, 
                                       плясала
									   
3. К Солнцу — перед Рождеством

От тёмной площади — к другой 
                              ещё темнее
пред Рождеством прохожие скользят
и чувствуют, что Солнце, зеленея,
спускается во Ад.
О Солнце, погоди! Мы что-то не успели!
Касаться мёртвых глаз успеешь, погоди.
Очнись как прежде в золотой купели,
на розовой груди.
Взлетай, светай — 
по скользким вантам,
карабкаясь с трудом.
Ты мёртвым не нужнее, 
чем нам, жующим хлеб, 
под мутным льдом.

4. Жажда теней

В безотрадной степи Персефоны, 
у истоков Коцита
жертвенной кровью 
поил стадо теней Одиссей.
Жаждут они вина нашей крови
с запахом острым, смертным 
утробы.
(Больше нам нечего дать, 
                      но и её нам жаль).
Так и несём как деревце
в тонкой белой теплице
в замкнутом хрупком сосуде.
Тени вокруг летают —
ждут, когда разобьётся,
но в декабре вкушают
немного падшего солнца.

5. Кольцо Диоскуров

Однажды у дома родного,
На асфальт шершавый,
С пристройки невысокой
Мне прямо под ноги упал венок живой
Из воробьев тяжёлых, крупных,
Двух слившихся и клювом и хвостами.
У ног прохожих, шин автомобильных
Они чуть трепыхаясь изнывали...
В зимнюю ночь,
Когда Солнце кажется безвозвратным,
Когда оно в ад нисходит
И медленно, неостановимо
Вдруг обернётся к нам,
Вспомнила я нежданно
Птичье кольцо живое,
Вспомнила и двух братьев,
Слившихся воедино — 
                  так что не различить.
(Греков детские бредни — их не понять,
                                 не забыть)
Полидевк, Сын Зевса,
Жизнь окончив земную,
Взят был отцом на Олимп
Весёлый,
Кастор, смертного отпрыск,
Тенью печальной томился
В далёкой щели преисподней.
Но Полидевк, тоскуя,
Брата так не оставил.
Сам он в аид спустился,
И полгода там оставался,
Сам уступил ему место
На пиру и чашу забвенья
Бед и страданий земных...
А потом они снова менялись,
Так в колесо превратились —
Вечно в прыжке под землю,
Вечно в прыжке в небеса.
Тени в полях летейских,
Боги на снежных вершинах
Не знали, кто перед ними —
Божественный брат или смертный.
Так над моею душою
Вечно паришь ты, бессмертный,
Лёгкий и лучший двойник,
Полный ко мне состраданья
Долю разделишь мою.
Смертный осколок тёмный,
Обняв,
Выведешь из Преисподней 
Ты самого себя
Верю я — мы сольёмся
Как два воробья на асфальте
Как Диоскуры в полёте

6

Глядя на белый порох,
Засыпавший наши дворы,
Думаю — бедному солнцу
Не вылезть из этой дыры,
В которую провалилось
И валится каждый год,
Белая морда солнца
В обмороке плывёт,
И щурится — неохота
Ему возвращаться назад.
Оно как ведро световое
Расплескалось, спускаясь в ад.

7. Рождество на чужбине

Глинтвейн не согреет.
Холодны чужие дома.
На базаре рождественском
Ходит, бродит, гуляет
Белая тьма.
Ходят бабы как солдаты —
Толчея такая!
Кто-то крикнул: Тату, тату
Я тоби шукаю!
Чем толпа чужее,
Чем темней её речь,
Её оклики-всклики,
Тем блаженнней
Твоё одиночество.
Чужие люди, они как вол,
Осёл и телец в дверях
Радуйся. Ты одинок как Бог
Не на кресте,
А в яслях.

8. Эпилог

О тёмной и глупой, бессмертной любви
На русском, на звёздном, на смертном, на кровном
Скажу и тотчас зазвенят позвонки
Дурацким бубенчиком в муке любовной
К себе и к Другому, к кому — всё равно —
Томится и зреет, как первое в жизни желанье,
И если взрастить на горчичное только зерно —
Как раненый лев упадёт пред тобой мирозданье.

Санкт-Петербург
 


Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru