Авигея Бархоленко

Кошка по имени Майя

Авигея Федоровна Бархоленко родилась в 1933 году в Костроме. Училась в Курском пединституте. Драматург, прозаик, автор шести книг, вышедших в разное время; две пьесы опубликованы в журнале «Театр», книга прозы «Светило малое для освещенья ночи» выпущена издательством «ЭКСМО» в 2002 году. Член Союза писателей с 1966 года. Стихов практически не публиковала. Живет в Вологде.

            * * *

Вот приближаются те,
              что ещё не родились.
Вот настигает то, чего не видели
                         глаза ни богов, ни людей.
Пустыни на месте житниц,
Храмы под толщей воды,
И рыбы снуют между колоннами.
Вал будущего стирает лицо земли,
И взор юношей холоден.

            * * *

Когда мороз переваливает за двадцать,
Слышу холод в тёплой квартире —
Пустынный холод снежных дорог,
Заглохшие двигатели чьих-то машин.
Когда
         стылый металл приваривает кожу
Чужих негнущихся рук
И чёрная длань ночи тянется к сердцу
Сквозь ледники слишком быстро 
                              предавших одежд, —
Я молюсь
	из своей тёплой квартиры.
Молюсь, отсылая господней почтой
То, что имею:
	Может быть, где-то станет теплее
	На спасающий градус.

            * * *

Если ты можешь, равняясь с богом,
Создавать то, чего никогда не было,
Если слышишь, о чём просит
Бродячий ночной пёс,
Если в тебе делает остановку
Летящая откуда-то мысль
И синицы садятся тебе на плечо,
	То почему бы...
	Почему?
	Почему?
	
Песня шамана под звёздным небом

О, ты, первая, кого не было
И кто стал!
Где бы разместились миры,
Если бы ты не явилась?
Тобою очерчены границы,
И каждую вещь ты держишь в руках,
Ибо она находится там, где находится,
И не находится там, где отсутствует.
К тебе сходятся нити желаний,
И верх и низ равны для тебя.
Ты подставляешь ладони тому, 
                          что родится,
И захлопываешь дверь за уходящим,
И ни уход, ни приход не возвращают 
                                 к хаосу,
Ибо ты на страже.
На страже ты, Пустота, хижина богов,
Первая, кого не было и кто стал!
Надпись на камне, оторвавшемся от горы
Великое происходит —
Взгляните, у кого есть глаза!
Вот опирается Бог на творение свое,
Вот доносится наконец ответ
На Его утонувший в мироздании призыв.
О, возрадуйтесь — кончилось Его одиночество!
Вот по своему выбору устремляется к Нему
Убедившийся — тот, что был неразумным в Начале.
О, как умножилась сила Вселенной!
Уцепитесь за то, что надёжно,
Чтоб ликование Неба не сокрушило —
Единый возрос!
На новую бесконечность возрос Он.

            * * *

Дворняжка в бурых лохмотьях
Приходит на автобусную остановку
И садится у жилой ноги человека.
Когда её замечают, она удаляется,
Предлагая себя забыть.
В новой волне покидающих
Она выбирает беседу
И, преданно слушая каждый голос,
Вычисляет возможное количество 
                             доброты,
И радуется, что добрых так много.
Минуты добытого за день тепла
Складываются в медленно 
                       остывающий час,
Который ночью греет её одиночество
На покрытой инеем крышке
Канализационного люка.
Она ожидает рассвета, чтобы вернуться
Домой,
На автобусную остановку.

            * * *

А месяц назад река, которую
Видно из моего окна,
Река, каждое лето зараставшая
Жёлтыми кувшинками,
Вдруг сделалась рекламно-зелёной,
Зелёной, как медицинская ляпис-лазурь,
А к вечеру стала белой,
Белой, как гашёная известь.
Люди стояли на мосту,
Люди смотрели вниз,
Смотрели, как теченье уносит
Всплывающих крупных рыб,
Перевернувшихся
Кверху беззащитным брюхом,
Мальчишки хватали рыбьи трупы
Руками,
Чтобы сделать подарок к ужину,
И местное телевидение
Два дня
Демонстрировало этот будничный ужас.

Вороны телевидению не попались,
Вороны слишком малы и неэффектны,
Они замёрзнут сегодня ночью. 

     Самая длинная эпитафия

Сиамская кошка по имени Майя
Была колдуньей.
Она слышала несвою боль
И приходила лечить.

Растянувшись вдоль человека,
Прикрывала глаза и тихо вибрировала,
Настраивая организм неразумного так,
Как нужно для жизни.

Справившись, она отходила в сторону
И тщательно вылизывала 
                          короткую шерсть,
А потом надолго замирала
На какой-нибудь мебельной вершине.

Два голубых видящих неба
Сопровождали каждый мой шаг.
Если этого оказывалось недостаточно, 
                                    она,
Предупредив коротким единственным 
                                возгласом,
Прыгала мне на грудь.

И если я в это время варила обед,
Это ей не мешало.
Она висела гирей,
Уцепившись за воротник,
И слушала горячим животом
Человеческое дыхание. Она работала.

Она не знала страха
И ни разу не обратилась в бегство.
Всегда вовремя заметив собаку,
Она, пренебрежительно не меняя позы,
Ждала сближения.

Взвизгнув, собаки сворачивали 
                          в нескольких шагах.
Когда её, почти котёнком,
Впервые вывезли на дачу,
Она приняла таёжный лес
За расширившуюся квартиру
И за месяц истребила местное население	В радиусе двух километров от печки,
Устилая трупами протоптанные нами 
                                   тропинки.
Ондатры, ужи и змеи
И мелочь вроде ящериц и землероек
Отчасти восстановились лишь через год.

Этот кровавый амок
Она больше не повторяла.
Может быть, повзрослев, согласилась
Со странным человеческим 
                         утверждением
О любви к ближнему.

Лишь крысы остались вне закона,
Она продолжала раскладывать 
                          обезглавленные тела
На видных местах.

Обычно она благожелательно 
                             относилась
К нашим гостям. Но однажды,
Отдежурив на колене одного человека,
Она спрыгнула на пол
И села рядом с креслом.

И через полчаса такой медитации
Вцепилась в руку нашей гостьи.

Отдирать пришлось вдвоём.

Знак был очевиден,
Да и не единственный в нашей жизни 
                                   знак,
Но мы так и не научились подозревать,
А этот человек всё-таки предал —
Трижды, как обозначено в классике.
А она
Проходила по раскалённой плите
Так же неторопливо, как по половице,
И из росной травы возвращалась сухой.
За всю жизнь к ней не пристало 
                              ни одной колючки,
Мы не видели её грязной,
И блохи на ней не задерживались.

Когда она смотрела в лицо
Двумя голубыми небесами,
Мне хотелось оглянуться, чтобы тоже 
                                    увидеть.
Она смотрела дальше зрачка,
Дальше глаза,
Может быть — в мозжечок.
Теперь мне кажется,
Что все звери смотрят именно так,
В какую-то неизвестную точку,
Выдающую о нас всё.
Вне сомнения, она видела мне 
                              не доступное.
Навсегда врезалось в память:
Моя собака и моя сиамская кошка,
Только что привычно сидевшие около,
Вдруг разом —
Но кошка всё-таки на полсекунды 
                              быстрее —
Поворачивают головы и смотрят вверх,
На высоту человеческого роста,
В свободное пространство между печью 
                              и стеной,
Где для меня ничего нет.
У зверей были умные и спокойные лица
И приглашающий взгляд в мою сторону.

Она прожила около нас десять лет,
Тихо ушла и не вернулась.
Мы долго её ждали.
Мы долго ждали, надеясь,
Постепенно свыкаясь с неизбежной 
                                  мыслью,
Которая тем не менее не стала 
                              окончательной.

Может быть, всё-таки... А может быть...
Она ушла, сумев остаться живой,
Майя, хранительница нашего очага,
Сиамская кошка.
                            Вологда