Алексей Чагин

Казбек Султанов. Национальное самосознание и ценностные ориентации литературы

Вот книга, собравшая в себе все “проклятые” вопросы русской литературы: и “кто виноват?”, и “что делать?”, и порядком забытое нынешней публицистикой “зачем?” (помните лермонтовский “Валерик”? — “Жалкий человек!.. Под небом места много всем, но беспрестанно и напрасно один враждует он — зачем?”), открывающаяся почти пушкинским вопросом: “Куда плывем?”. Все эти вопросы, давно ставшие родовой приметой российского интеллигента, наполняются вполне реальным и подчас грозным смыслом, будучи обращены к сегодняшней ситуации на Северном Кавказе, к ситуации, увиденной гораздо шире, чем предстает она со страниц газет, — как духовный, цивилизационный перекресток, на котором оказались народы этой земли. Внимательный читатель, взяв в руки книгу К. Султанова, убедится, несомненно, что книга эта нужна сегодня и что появилась она вовремя. История, как известно, учит (или, по крайней мере, должна учить) — в том числе и тому, что каждый раз, когда страна наша оказывается на историческом распутье, со всей остротой дают знать о себе вопросы национального развития —говоря конкретнее, вопросы духовного развития населяющих ее народов. Так было во времена петровских реформ, так было после исторического потрясения, каким стал 1917 год, на таком же опасном распутье оказываемся мы и сейчас. Как и прежде, маячат перед нами или “соблазны духовного эсперанто, мировой ярмарки”, о которых писал в свое время Г. Федотов, или химеры национального самообольщения, вплоть до “мессианства”. Как и в былые времена, над всеми этими соблазнами и химерами возвышается задача восстановления и сбережения истинного духовного лица родины. В этом отношении книга К. Султанова полезна вдвойне: и тем, что обращена к сегодняшним острейшим, часто болезненным вопросам национального самосознания, и тем, что вопросы эти решаются автором на материале литератур Северного Кавказа, предстающего не только тугим узлом исторических, политических, культурных проблем, но и, в определенной мере, уменьшенной моделью всей нашей многонациональной страны.

Масштабность и многоуровневый характер проблематики — от сегодняшнего дня до времен Шамиля, от глобальных проблем взаимодействия и исторического движения народов на крутых поворотах национальной судьбы до творчества конкретного писателя — предопределили полифонию книги: автор ее предстает здесь и как литературовед, и как историк, и как публицист. Именно такой объемный взгляд на сегодняшние проблемы национального развития и на отражение их в литературах народов Кавказа дает возможность, поднимаясь над противоречивостью событий, над разноголосицей споров и мнений, обозначить ряд ориентиров, важных для понимания того, на каком историческом рубеже все мы (не только Кавказ) сегодня оказались.

Уже в связи с тем, какое принципиальное значение придает автор культуре, “духовной сфере” как одному из важнейших слагаемых в решении нынешних непростых вопросов, связанных с Кавказом, его книга оказывается весьма значимым и своевременным шагом в осмыслении и самых насущных в наши дни проблем национального самосознания, и связанных с ними путей литературы. При этом важно, что звучащие в книге К. Султанова настойчивые напоминания об объединительной сущности культуры, о важности “культурной составляющей” в любых действиях или размышлениях, связанных с вопросами национального развития, об опасности (если говорить о Кавказе) выхода за поле большой кавказской культурной традиции, направлены в “оба дома”: и к тем, кто пытается формировать сегодня северокавказскую политику России, и к идеологам и выразителям некоторых новых тенденций национального возрождения на Кавказе. Да, северокавказская политика у нас была и остается внекультурной — и в этом смысле слепой, оставляющей без внимания важнейшие духовные основания кавказского бытия. Именно здесь, на этом диком поле культурного нигилизма, возникают ростки инстинктивной вражды к “чужому”, попытки (в прессе, публицистике) демонизации образа Северного Кавказа. Прямо указывая на это, автор справедливо обращается к игнорируемым политиками заветам русской культуры, вспоминая размышления Л. Толстого об “уменьшении несогласия” между народами, о необходимости для этого “глубже зачерпнуть” из глубоких ключей “чужой” культурной традиции. С той же прямотой и убедительностью говорит он и о переживаемой ныне на кавказской земле “детской болезни инфантильного этноцентризма”, оборачивающегося уходом в архаику, нетерпимостью к национальной самокритике, отстранением от опыта иных культур, от универсальных ценностей — и, в конечном счете, угрозой культурной маргинализации. Альтернативу этим двум реально существующим крайностям К. Султанов видит в необходимости заново принять и пережить идею “нашей историко-культурной взаимодополнительности”, существования в едином культурном пространстве.

Здесь, в этой исходной позиции, подытоживающей содержание первой, вступительной главы, ясно дала знать о себе главная, пожалуй, внутренняя идея всей книги, неизменно стоящая за наиболее важными суждениями автора — идея равновесия как необходимого условия нормального развития культуры в качестве предпосылки любых объединительных процессов. Она — и в понимании плодотворного характера сегодняшней ситуации “духовной промежуточности”, в которой оказался кавказский мир, стоящий ныне перед возможностью взаимодействия, синтеза двух цивилизационных контекстов, двух культурных миров — христианского и исламского. Она — и в неприятии как национального нигилизма, так и национального эгоцентризма, двух полюсов, равно губительных и для внутрикавказских отношений, и на всем российском культурном пространстве. Само понятие “национальная культура” предстает здесь как целостность, необходимым условием существования и развития которой оказывается равновесие, союз центробежных и центростремительных сил, тенденций национального самоутверждения и открытости для диалога и взаимодействия с иными культурами. Именно поэтому так постоянен автор в своих призывах не путать рост национального самосознания с культивированием национальной обиды, расширение духовных горизонтов нации с элементарной сменой флагов, с тем “новым ликом старой несвободы”, о котором говорит он, размышляя об усилившихся в последнее время в регионе тенденциях этноцентристского мышления, выросшего из сознательной примитивизации национальной идеи, из равнодушия к истине, равно не приемлющей ни попыток обезличения национальных культурных миров, ни психологии нации-крепости.

Отсюда — и предлагаемый К. Султановым взгляд на то, что происходит в последние годы в литературах Северного Кавказа, и на ситуацию с их восприятием, изучением в литературоведении и критике. Не случайно, конечно, вся центральная часть книги отдана утверждению ценностного подхода к явлениям литературы, культуры. Напоминая об имеющейся здесь богатой традиции (от немецкой классической философии — к Н. Бердяеву, С. Франку, Н. Лосскому и далее — до М. Бахтина), автор видит существо ценностного подхода в органичной связи национального своеобразия и универсальных ценностей, особо подчеркивая необходимость поверять национальную самобытность литературных явлений критерием художественности. Погружение в теорию оборачивается вполне конкретными размышлениями о проблемах литературоведения народов Северного Кавказа, где все очевиднее становится возрастающее внимание к национально-литературным аспектам при равнодушии к сфере наднационального, в результате чего предмет изучения — литературный процесс региона — в его истинном масштабе, вырастающем из интеграции различий, ускользает, его многообразие и внутренняя целостность остаются за бортом внимания исследователей. Именно поэтому поднимает К. Султанов вопрос о корректировке “методологического зрения” как неизбежном условии дальнейшего движения вперед, снова и снова напоминая о важности выхода за пределы внутринационального истолкования проблем, тенденций литературного развития. Особенный интерес, я думаю, в этом смысле представляет его предложение о введении понятия “межлитературный процесс”, без апелляции к которому как к движущейся целостности не может быть понята в полной мере ни одна из национальных литератур региона. Ясно, конечно, что этот подход плодотворен не только в отношении северокавказских литератур.

И другая увиденная автором важнейшая сторона той же проблемы — игнорирование эстетических критериев в критике и литературоведении Северного Кавказа, уход от анализа художественного своеобразия произведения, утрата вкуса к подлинности, забвение таких понятий, как “талант”, “красота”, “художественность”, при истолковании явлений литературы. Понятна вся своевременность этого наблюдения — хочу лишь напомнить, что беда это старая, выходящая далеко за пределы кавказских гор. Ведет она, в конечном счете, к оскудению представлений о литературе как о художественной ценности, к подмене этого критерия оценки произведения любого рода внелитературными ориентирами. Прежде подобной мнимой “компенсацией” отсутствия эстетического анализа могла быть идеологическая составляющая, теперь — если говорить о Северном Кавказе (да и не только о нем) — внимание лишь к этнической самобытности произведения, вывод о которой вроде бы может оправдать художественную его несостоятельность. А результат один — выход на первый план в истолковании художественных явлений того самого идейно-тематического подхода, о котором еще В. Ходасевич писал со свойственной ему ядовитостью: “...Произведение художественно никчемное никакой начинкой не спасается, как безголосые певчие не спасаются “отменным поведением”.

И еще о бедах старых и новых — справедливо и совершенно уместно предостережение К. Султанова о реальной опасности нового историко-литературного мифотворчества, подмены необходимого сегодня усложнения взгляда на историю своей национальной литературы, освобождения от былых идеологических клише, искажающих действительную, богатую картину пути, пройденного литературой, — выстраиванием новых идеологем, в которых на смену прежней безудержной апологии всего, что было связано с советским периодом, пришла столь же самозабвенная страсть ниспровержения всего и вся. Принципиально важны здесь размышления К. Султанова об имманентных законах развития литературы, далеко не полностью зависящей от внешних сил, от социальных обстоятельств, сохраняющей, несмотря на любую “рябь на воде” (или даже бурю), и духовные свои глубины, и направленность русла. Не случайно, конечно, в этих размышлениях возникает проблема тридцатых годов — речь идет здесь о необходимости сложного, многомерного осмысления этого периода, не сводимого к “привычным упрекам в единомыслии и торжестве идеологической манипуляции”. Вполне убедителен и важен в связи с этим развернутый сопоставительный анализ творчества аварца Г. Цадасы и лакца Э. Капиева, наглядно свидетельствующий о художественном своеобразии каждого из этих писателей, о драматизме пройденных ими путей в литературе и о невозможности подвести их под единую “шапку” соцреализма.

Один из сегодняшних вариантов литературоведческого мифотворчества автор видит в концепции “этнического ренессанса” — реакции литературоведения на привнесенный в литературу (как компенсация былой недооценки этнического фактора) избыточный, стилизованный, ностальгический этнизм. Напоминая о немалой дистанции, отделяющей “этническое” от “национального”, возвращаясь к проходящей через всю книгу мысли о необходимости рассмотрения национального своеобразия произведения как одного из слагаемых его художественного строя, К. Султанов вполне обоснованно говорит о том, что отход от этого принципа в критике и литературоведении Северного Кавказа оборачивается угрозой сужения возможностей эстетического анализа, возникновения новой нормативности. Полемический пафос его размышлений обращен к “неистовым ревнителям” (не случайно возникает здесь это определение) чистоты и самоценности этнического, утверждающих идею “этнического ренессанса” как сверхценности, придающих описанию этнического значение самодостаточной характеристики произведения. Вспоминая известную гоголевскую формулу: “не в описании сарафана, но в самом духе народа”, он не принимает попыток ограничить рассмотрение литературных явлений лишь пределами “сарафана”. Аргументы автора вполне убедительны: говоря о необходимости равновесия этнического и общезначимого в литературе, он обращается и к подтверждающему эту мысль опыту северокавказских писателей начала ХХ века (Т. Керашева, Х. Аппаева, Е. Урузмаговой); и к творчеству Э. Капиева, не принимавшего самоценный этнографизм как проявление духовного провинциализма; и к “Моему Дагестану” Р. Гамзатова, где воспевание своего национального, духовного дома неотделимо от открытости его в огромный мир. Не стану приводить большого ряда названных в книге К. Султанова имен современных писателей Северного Кавказа, в чьих произведениях живет гармония этнического и всеобщего, — замечу лишь, что немалый интерес в этом смысле представляет его анализ творчества А. Евтыха, Н. Джусойты, Ч. Гусейнова, Б. Шинкубы.

В заключительной части своей книги К. Султанов возвращается к изначальному образу переживаемой сегодня ситуации цивилизационного распутья, перехода, пограничья, напоминая, что именно в такие моменты истории возрастает удельный вес и значение национальной идеи. Подход его к этой проблеме, несомненно, плодотворен — речь здесь идет о союзе культуры и национальной идеи, о неоценимой роли в этом важнейшем деле литературы, которая не декларирует, не навязывает национальную идею, а каждый раз, в каждом состоявшемся произведении как бы заново открывает ее. Позиция автора вполне определенна: рождение подлинной, не навязанной никем национальной идеи в большой степени зависит от врастания в нее культуры, литературы, оплодотворяющих ее духовным опытом нации, очищающих от спекулятивных построений; от воссоздания исторического пути национальной культуры и восстановления истинных ее границ, включающих в себя и давно отсеченную, но возвращающуюся сегодня часть материка — литературу национальной диаспоры.

Словом, цена равновесия, о котором неизменно ведет речь автор, — внутреннего равновесия национальной литературы и необходимых ориентиров в ее изучении, — как видим, высока: она требует подлинности творчества художника, профессионального мужества и выверенной позиции исследователя. И книга К. Султанова, обращенная к сегодняшним непростым проблемам национальных литератур, культур, предлагает плодотворные пути их решения, выходящие в своей значимости за пределы литературного региона.