Елена Иваницкая

Русская проза конца ХХ века: Хрестоматия для студентов высших учебных заведений; Роза Глинтерщик. Современные русские писатели-постмодернисты

Предложить читателю, прежде всего студенту и школьнику, учебник и хрестоматию по новейшей, сегодняшней, с пылу с жару литературе — начинание очень интересное, несомненно нужное, но заранее обреченное на многочисленные критические несогласия. Просто потому, что сегодня у нас в литературной республике все нормально, то есть перепутано, раздергано, непонятно, шумно и интересно. Указующий перст исчез. Настал перманентный кризис, который и есть способ нормального существования искусства вообще и литературы в частности во все времена, кроме диктаторских и директивных. Вечные “сумерки”, вечный “плач по литературе” — состояние естественное и закономерное. “Что делать! По традиции русское общество и русская критика многого требуют от литературы и всегда ею недовольны”, — совершенно справедливо замечает Роза Глинтерщик.

Весь этот “плач в сумерках”, нынешний литературный табор — увлекательнейшее зрелище для всякого читающего человека. И не просто зрелище: каждый читатель — активное действующее лицо этой человеческой комедии. Тут его ждут и спрашивают. Тут приходится разбираться самому и думать своим умом, потому что глянцем и бронзой все это станет потом, при нашем, читательском и критическом, участии. Наверное, не без воздействия и тех исследователей и педагогов, кто сегодняшнюю литературную ситуацию пытается осмыслить в парадигме “учебника” и “хрестоматии”.

“Современные русские писатели-постмодернисты” — это уже третья книга литовской учительницы Розы Глинтерщик, посвященная литературе конца ХХ века. (Предыдущие — “Русская литература. ХХ век”, части 1 и 2, Каунас, 1996, 1998) Книга строится как учебник с элементами хрестоматии и справочника, но отбор персоналий автор прямо и честно обосновывает собственными пристрастиями и субъективным истолкованием происходящего: “В силу самых различных причин, но более всего повинуясь желанию дать читателю общую панораму новой литературы, познакомить его с менее известными авторами, в этой книге, к сожалению, мы не смогли рассказать об Иосифе Бродском, Андрее Битове, Андрее Синявском, Генрихе Сапгире, Всеволоде Некрасове — крупнейших мастерах русского постмодернизма. Просим читателя извинить субъективность и невольную неполноту наших размышлений”.

Наверное, несправедливо да и не нужно требовать от учебной книги непротиворечивой концепции постмодернизма, способной устроить всех читателей и убедить всех учащихся. Важнее направить мысль воспринимающего в сторону предъявленных противоречий. В книге Розы Глинтерщик три противоречивые тенденции истолкования самой сути постмодернизма просто “вопиют”, причем на протяжении всей теоретической первой главы кажется, что автор парадоксальным образом принимает все три. Во-первых, соглашается с усредненным пониманием, что постмодернизм предлагает игру вместо цели, анархию вместо иерархии, Малую историю вместо Великой, иронию вместо серьезности. Во-вторых, соглашается с апологетической точкой зрения Александра Эткинда, что постмодерн в отличие от модерна относится к культуре как к природе и поэтому составляет надежду современного человечества на спасение: “Культура-как-природа вместе с собственно природой требует принятия, изучения и охраны во всем их великолепном разнообразии. В культуре мы живем так же, как в природе, и не вольны ее менять”. В-третьих, соглашается с пессимистической мыслью, что преобладающее настроение русского постмодернизма — экзистенциальная горечь, чувство напрасно прожитой, утраченной жизни. Но завершается глава неожиданной отменой всех трех точек зрения, ибо автор решительно присоединяется к Юрию Арабову, который перспективы постмодернизма видит в том, что “консервативная тенденция возьмет верх, будет восстановлена духовная вертикаль, наверху которой — Бог, а ниже — все остальное; у наиболее таланливых литераторов эта духовная вертикаль уживется с некоторыми стилистическими открытиями эпохи постмодерна”. Меня эта позиция нисколько не убеждает, но следует отдать должное автору, выстроившему непростой теоретический материал с помощью увлекательного и не лишенного загадочности сюжета.

Наиболее удались Розе Глинтерщик главы о тех писателях, которых она особенно любит, — о Венедикте Ерофееве, Людмиле Петрушевской и о главном герое авторских дум — Сергее Довлатове. Критическое неприятие автору дается меньше, поэтому главы о Викторе Пелевине и Владимире Сорокине не слишком-то интересны, хотя и достаточно познавательны.

Отметим, что книга прекрасно иллюстрирована репрезентативными отрывками из произведений шестнадцати рассмотренных авторов, а также воспроизведениями артефактов художников-постмодернистов. В общем, остается не только порадоваться за литовских школьников, изучающих русскую литературу, но и позавидовать им белой завистью.

Впрочем, может быть, уже не надо завидовать? Появилась ведь хрестоматия “Русская проза конца ХХ века”, выпущенная специалистами филологического факультета Петербургского университета.

“Хрестоматия” по этимологическому смыслу слова — книга “полезная в обучении”, с глянцем и каноном она связана не обязательно. Составители хрестоматии “Русская проза конца ХХ века” нашли убедительный образ для характеристики своего замысла — “дать в руки читателям лоцманскую карту современной прозы”. Действительно, юный читатель нуждается в такой лоции, потому что реально и хорошо, о чем четко свидетельствуют опросы молодежной аудитории, знает только трех современных писателей — Бориса Акунина, Виктора Пелевина и Владимира Сорокина.

Авторы обосновывают необходимость подобной книги как повседневно-практическими, так и обобщенно-научными причинами: “Среди них не последнее место занимает недоступность многих текстов либо из-за их публикации на страницах малотиражных журналов, либо по причине высоких цен на книги, при том, что финансовый статус как учащихся, так и учителей невысок. В то же время была поставлена задача представить панораму, создать некую целостную картину состояния современной прозы, чтобы показать возможности понимания общих процессов ее развития”.

“Отобранные в Хрестоматию тексты, — продолжают авторы, — не отфильтрованные шедевры. Они, по нашему замыслу, должны представить многокрасочный и довольно мозаичный спектр. Единственное, на чем мы настаиваем, — это воссоздание достоверной картины прозы, в которой присутствуют живость и литературная состоятельность. Помимо “знаковых” произведений конца столетия в Хрестоматии присутствуют и творения массовой литературы, владеющей сегодня умами читателей, и образцы эстетически неукрощенной моды... Рамки и объем Хрестоматии не позволили дать всю полноту жанровой картины прозы: ее основу составили малые жанры рассказа и повести”.

Увы, приятные надежды и предвкушения мигом испаряются, как только заинтересовавшийся читатель от предисловия переходит к самой “книге, полезной в обучении”. У составителя С.И. Тиминой очень специфические вкусы, и читатель, листая хрестоматию, а потом с недоумением считая страницы, с удивлением убедится, что для создателей хрестоматии “главный писатель” конца ХХ века — Галина Щербакова. Ее творения занимают четверть площади, отведенной “текстам”. Второе место занимает Валерия Нарбикова, а третье — все остальные. Самым “знаковым” фигурам — Акунину, Пелевину, Сорокину — места не нашлось вовсе. Хотя у каждого из них, даже если принимать ограничения объема, есть емкие, репрезентативные, выразительные рассказы или сюжетно законченные романные эпизоды. Остается думать, что составительница исходила из невысказанной идеи: этих-то сочинителей тинейджеры и без хрестоматий читали. Но тогда невысказанная идея входит в непримиримое противоречие с высказанной — “представить целостную и достоверную картину состояния современной прозы”.

В логику распределения избранных текстов по девяти разделам мне проникнуть не удалось. Боюсь, что и учащимся не удастся. Автор предисловия уверяет, что “Уход от типологических схем подсказал живую и свободную структуру данной книги”. Мне всегда представлялось, что для всякого деления должна быть единая основа, чтобы не получилось в духе горькой шутки Достоевского — “готовлю по всем предметам, а также из арифметики”. С “живой и свободной структурой” хрестоматии получилось нечто именно в этом роде. “Женская литература”, например, присутствует как выделенный раздел, хотя тексты писательниц благополучно включены и во все остальные. Петербургу как месту действия тоже отдан специальный раздел, хотя и в прочих наличествуют и писатели-петербуржцы и Петербург как место действия. Самое большое недоумение вызывает появление заключительного раздела — “Новейшая журнальная проза”, как будто девяносто процентов прочих текстов не были опубликованы в “толстых” журналах. К тому же представленные в этом разделе тексты далеко не “новейшие”, но об этом студенты и школьники вряд ли догадываются. Поэтому они вынуждены верить на слово, а верить-то как раз и не следует.

Ни об одном из произведений юному читателю не удастся узнать принципиальной вещи — когда же оно было создано и опубликовано. Термин “постмодернизм” мелькнул разок-другой без всяких размышлений о том, что же это такое. Завершают книгу “Сведения о писателях”, причем “сведения” почему-то даются не о двадцати семи прозаиках, тексты которых представлены в хрестоматии, а о двадцати девяти.

Неточностей, путаницы и ошарашивающих “ляпов” в книге непростительно много. “Прусская невеста” Юрия Буйды не “роман”, а книга рассказов, у Александра Мелихова нет произведения под названием “Новый Гулливер”, есть роман “Горбатые атланты, или Новый Дон Кишот”, который, как ни странно, тут же и упомянут. Удостоенный Букеровской премии роман Михаила Шишкина называется, само собой, “Взятие Измаила”, но никоим образом не “Взятие Израиля”. Ну и т.д., не будем заниматься буквоедством, хотя и фамилии писателей искажаются, и даты тоже.

В итоге, остаемся мы с неутоленной завистью к литовским школьникам и студентам, которые получили уж три интересные книги по новейшей русской литературе, а данную хрестоматию можно и вовсе не считать состоявшейся.