Сорняк и злаки
Семейный отдых — в Адлер самолёт,
Лечебный курс, пансионат в Сочa’х.
Мне мнится в солнечных и кварцевых
лучах,
Что я, как будто василёк,
Среди культурной ржи зачах.
Душ — море — душ. О загорелом теле,
Как чёрт, пекусь, ем на обед тефтели,
А после ужина возможно к «Изабелле»
Мне приобщиться у абхазцев,
чтоб
потом,
Измучившись от самозванки животом,
В лечебном корпусе стоять
за
фталазолом
С лицом надменным и невесёлым,
Как Лермонтов. А «Колыбельная» —
Особый разговор, статья отдельная.
Мастак
На Чёрном море в коридоре санатория
(Мне мнится,
что
«Отрада Ставрополия»),
— Мужчина, можно вас? —
внезапная кобета
Меня остановила на предмет ключа,
предмета
Интимного в больных мозгах. —
— Заклинило. Туда-сюда — никак! —
Она в купальнике
в
тропических колo’рах,
Естественном в курортных коридорах,
С цветной инь-янью — на плече тату’
И с дабл-бабл — пузырём во рту, —
— Не вытащу, — сказала, — помогите! —
А я в делах хозяйственных, простите —
Тефтеля. Чтоб сменить электропробки,
Замок ли врезать — ну ни в зуб ногой!
Известно, ключ: какие-то бороздки
и
бородки...
Но если просят: «Молодой,
Не откажите, человек, войдите
В такое положенье — просто ужас!»,
Я, разумеется, берусь за ключ
и страшно тужусь
Напрасно. Ибо происходит чудо:
Без напряжения и потного труда
Я вынул ключ легко оттуда
И вставил с лёгкостью туда.
И снова вынул. Вот оно, ура!
Я с Божьей помощью зачислен в мастера!
Когда я дверь эффектно починил,
Не я тефтеля, но тефтеля — кто-то.
Потом он, как мастак,
весь день ходил уныл,
Как будто не доделал что-то.
Наша территория
Не посадил, допустим, дерево в аллее
Героев,
Таких, как Сьянов и Егоров,
Штурмовиков рейхстага, стяг
Советский над рейхстагом водрузивших.
Таких, как Зинченко и как Кантария.
Известно с детства, что последний —
Мелитон.
Всё это наша, между прочим,
территория —
«Отрады Ставрополья» санатория
И речка жёлтая при том —
После дождя заметная Псахэ.
Её дразнил я: Хуанхэ.
Где в море Чёрное бурливо
Хуанхэ вливается,
Возле стола сосредоточился народ
И наблюдает, как у шахмат наблюдается
Гипертрофия. Конь, как кот,
И пешка, как бутылка, продвигается...
В больших событиях
судьба мне отказала
Участвовать и проявляться как герой.
Чтo’ я?
Обмазавшись двадцаткой от загара,
Тотчас же вызвал ливень штормовой!
Вещи вне себя
Коль вещи есть в себе,
есть вещи вне себя —
От справедливого электровозмущения,
Как эта графика — на гвоздике вися —
Для кипятильника знак воспрещения.
В багетной рамке под стеклом
Формата 50x30.
Я в номере сижу, как дома, за столом
Напротив зеркала.
Располагаюсь бриться.
В такой же рамке рядышком висит
Пример геометрической абстракции.
Он эгоиста вряд ли удивит,
Тем что сие — не общий план,
но
индивид-
Уальный план эвакуации.
Шучу, что не со всеми —
в области Урала
Или в Сибирь. Но одному — в Бермуды.
Теперь «Приказ». Насчёт стеклопосуды.
Старушка «Браун» между тем урчала
Со сбоями — проблемы с напряжением,
Предупреждали. Что «Приказ»?
«В связи с удорожением
Стеклопосуды и постельного белья, я...»
Тут композиция в том качестве иная,
Что чисто шрифтовая,
Но, как и те — тиражная, не штучная,
А главное — тональностью созвучная
И знаку «нет!» и чертежу эвакуации.
Заметьте, гриф:
«Объединенье по эксплуатации
Всех здравниц межхозяйственных
и
межколхозных, —
Уже немало нот содержит грозных, —
«Агрокурорта» лимитед». Короче,
«Я как главный санитарный доктор Сочи
Приказываю, чтобы вы, тефтели и тетери,
Забились бы в падучей в случае утери
Или какой-нибудь там порчи
Агрокурортного инвентаря!
Короче, прожили вы зря,
Хотя мы вам неоднократно заявляли,
Что все вы, неудачники и бездари —
Приехали — и что? —
всю простынь изговняли,
Всё одеяло задницей изъездили!
И ваш, как будто «вдруг» (!!)
стеклопосуды
бой —
Определён неконструктивною судьбой!
Уж такова неловкость, каковые мысли.
Тут дело не в случайности —
в
характере.
Вот вы вздохнули —
как стакан изгрызли!
А выдохнули — вазу расхерачили!
Хоть я как здравоохранитель
и противник мату,
Но как мне в гневе хочется, едрёна мать,
Три шкуры с каждого содрать,
а
не взимать
Вот тут указанную плату!»
И тут, конечно, плата указуется,
За что и как тетеря наказуется,
…Но электричеству — каюк!
Ну что ж. Я в ухо Господу не ною:
Вот, мол, приехал отдыхать на юг
И снова повязался с бытовнёю.
Достаточно с него подобных жалоб
И просьб, чтоб бритва зажужжала б.
Что и случилось.
Дальше,
под глазами брея,
«Приказ» читаю на манер хорея,
Где с детства теневым героем,
Как Гамлет старший, бродит Буремглоем:
Буремглоем небо кроет,
Покрывало полушерст.
Просто лён пододеяльник,
Сердцу станет веселей.
Выпьем с горя, где же кружка,
Пляжный коврик и стакан,
Полотенце лицевое,
Полотенце просто лён.
Мчатся тучи, вьются тучи,
Штора тюль и штора плюш,
Это гость лишь запоздалый,
Наволочка и поднос.
Это слева. Справа — цены
В понимаемых пределах: 20—350
Понимаю. Десять — мало,
Тыща — много. Одеяло,
Небо, ельник и песок.
Нынче день такой забавный,
Пепельница, простыня
И подушка, как лягушка,
Второпях зовут отца.
Сколько их! Зачем так воют,
Пляжный коврик и стакан,
Полотенце лицевое,
Ваза, плечики, кувшин,
Репродукция в багете
Под стеклом опять же, где
Городской пейзажик в цвете
Отражается в воде.
Ею стены там промокли,
Арки, стрельчатые окна,
Гондольеры полуголы,
Да с кабинками гондолы.
Вроде я такое где-то
Видел, выдранное что-то —
Из «Крестьянки» — Каналетто
Или в «Огоньке» — Белотто.
Вспомнил. Это интересно:
27
прошло — узнал!
Я обоих видел в Дрездно.
Галерея.
Гулкий зал,
Как аэропорт, огромный —
В перспективах, панорамах...
Я тогда мечтал нескромно,
Что когда-нибудь без рамок
Эти виды я узрю,
Как под Дмитровом — зарю.
И тут мне «Браун» снова отказала.
— Уж если делом вправду заниматься,
То надо, — так она сказала, —
Им заниматься, а не отвлекаться
То перспективою канала,
То панорамою палаццо.
Какой тут может быть ответ?
— Не понял, — говорит портрет.
Его реалистическая форма
В себе содержит романтического духа:
Я — в рамках зеркала —
то с бритвою у горла,
А то без рамок — снится мне спокуха.
Знак понимания
А пудинг будем? Ужин. Запеканка.
Что нового? Выходит на поверку,
Что новизна — лишь в том,
что тропиканка
Тропической осталась только сверху.
Мой взгляд художника,
отчасти
машинальный,
Её отметил возле кабинета У’ЗИ:
Теперь в бандане и с кольцом на пузе,
И в белой юбке максимальной,
Но с опьяняющим таким прямым
разрезом,
Что я, в знак понимания, косой,
Наверно, выгляжу нетрезвым.
И на вопрос придирчивый: «Постой,
Уж не сходил ли ты опять к абхазцам?»
С усмешкой горькой отвечаю: «Ха!».
К абхазцам
Культурный центр. Лечебный корпус.
Я не дурак, чтоб до потери пульса
Давленье мерить.
Дочке я скажу: «Не горбись!».
А мне супруга: «Не сутулься!».
Душ — море — душ. И ультрафиолет.
Всё хорошо! —
Что
лучше, чем нормально.
Прекрасно! — Что заранее билет
Обратный — в заднем возлежит кармане.
Семейный стол семейному наскучил
Не только мне, но и семье, поверьте.
И вот она тогда пошла к форели
Абхазской, что на вертеле
Из маринованной бамбу’чины
Способна в углях быть запечена,
Как и шашлык трех видов — на жаровне.
Здесь море — в двух шагах,
Но жизнь запрещена
Морская. По причине шторма,
Такого, что не грех и заказать повторно!
И чтоб от пуза приложиться,
в самом деле,
Не горбясь, к самозванной «Изабелле».
Пока нам позволял семейный базис
И думы не обременяли,
Для нашего стола абхазец
Степан, — Степан? —
уж
не армян ли? —
Из Хуанхэ вылавливал форель...
…Упала тьма. Подъём. Пора в отель.
Да, да. Конечно.
Здесь не уместна пьянка
Пора в отель. Смешно сказать: до дo’му.
А будь я Сахаров,
да
вдруг придумай бомбу! —
Была ли бы тогда моя жена армянка
С еврейкою наполовину?
И где б тогда искал я Валентину,
Мать дочери моей — калмычку,
Безумный поиск возведя в привычку?
Табакерка
Упала тьма. Подъём. Идём, идём...
И вдруг как жахнут! —
Из АКМа, — думаю, — наверно.
Кто там покуривает
у
гигантских шахмат?
Да черти — в табакерке Гулливера.
Автомат
Он лапой металлической завис
Над ворохом каких-то чебурашек
Ворсистых, из диснеевских мультяшек.
Ты кнопку жмёшь — он упадает вниз
И схватывает — хрюшку. Доставай!
Но чаще, вот зараза! — пустоту.
— Дай, папа, пять рублей монетой,
дай… —
Ну да. Чтоб выкинуть под хвост коту!
Но в результате мы, конечно, не в убытке,
Когда двух хрюшек дочь взяла
с
одной попытки!
Ну всё! Теперь не грех и поучиться.
Какой там за тобою числится должок?
Чтоб по английскому в хвосте
не
волочиться,
А ну-ка выучи-ка из учебника стишок
Про кошку Джой: tricks she can do!* —
И сочинённый мною на ходу
В каком, сообрази, ритмическом ряду:
— Dear daughter!
Do you like to drink a water?
— Yes, of course —
Like a horse!**
Отдельная статья
Стану сказывать я сказки,
Полотенце махр. бол.,
Ты ж усни, закрывши глазки,
Полотенце махр. мал.
Скандал
— Прав Гоголь, прав.
И
Достоевский прав,
Сказав, что все-таки местами у народа,
Тебя по жизни окружающего,
В моральной плоскости — свиная морда,
Пса зловонючего, зло изрыгающего! —
Так говорил мужик поддатый,
Курортных коридоров завсегдатай.
Он к ухажёрам, понял я, принадлежит,
За дамой с книжкою — в аллеях.
И если плохо что лежит —
Тут в коридорах, — то и клеил.
Его повествование печальное
Мне в разных смыслах отвратительно.
— Вот тут кольцо, — глядите —
обручальное
Отсутствует по милости носителя!
О том и речь, что эта милость
Ему с ужасным треском обломилась,
Когда, внезапно, незнакомая кобета
В купальнике тропического цвета,
С татуированным плечом,
С досадным в скважине ключом
В его минуту ожидания восторга,
Чреватого известным извержением,
Истошный крик о помощи исторгла.
На крик два мастера большого спорта
Вломились в номер с предложением
От имени поруганной кобеты
Замять историю, не портя
Насильнику ни морды, ни анкеты.
— Ты, — говорят, — учти, браток, что эта
В летах ещё не совершенная кобета.
С глазами «океанская прохлада»,
С походкою «не за горой ламбада». —
— Какой скандал! — дежурная по этажу
К ним в дверь просунулась
в таком контексте,
Что я такая-то как очевидец покажу
Одну лишь истину, в каком хотите месте,
Где обвинения желают быть доказаны,
И где не скрипнут органы, подмазанны.
— Поверьте, от такого напряжения
Со мною вдруг случилось извержение.
От унижения, подумал я, что тресну —
Что не ко времени случилось
и не к месту!
А как замять? Часы и кошелёк.
— Да и кольцо, — хихикает нечистый.
А вы мне говорите: василёк
Среди пшеницы колосистой.
Решая для верности
Потом пошли ко мне. Моим вещам
Они подробный учинили шмон.
Я им «не трепыхаться» обещал —
Они оставили: «Трэви’» одеколон,
«Фламинго» пьезо-зажигалку
С Наоми Кэмпбелл — дорогую,
Из нержавейки штопор-открывалку
С такими усиками — винтовую.
Вопрос о телевизоре резонный
Не возникал, поскольку тот — казённый.
Включили. Новости.
Останкино дымится.
Переключили. +17 на Урале.
Да и у нас циклон над головой клубится.
Билет обратный из кармана не забрали,
Но сам пиджак — им пригодится.
Ещё оставили: китайский треник,
Вполне приличный «Адидас»,
Да на проезд к аэропорту денег,
Как кот наплакал,
— Но ежели — без выкрутас,
Да кантоваться скромно, понемножку,
То будь спокоен — в самый раз.
И счa’стлив будь, держи ладошку, —
Куда мне ссыпали 14 рублей,
(Частично по столу и на пол),
Для верности, — решая, — звездюлей
Не отвалить ли мне, чтоб не «накапал»?
В тюрьме
Нет, вы дослушайте.
Мне надо вам покаяться:
Хотя я к нервным перегрузкам
и привык,
Но вот теперь: без всяких поводов —
чирик! —
И мой Везувий снова извергается,
Какого, сам не знаю, чёрта!
В Москве отдам.
Не отдолжите ль — до аэропорта?
Нет, вы взгляните трезво:
Был несчастный случай.
Прохожего кирпич упавший покалечил!
Вот вам смешно...
А
если извергаться нечем?
Как можно жить с такой падучей?
Хотя б двадцатку. Ничего не вижу.
Мрак.
Идёт припадок спинно-мозговой...
Он, как вы правильно сказали:
«Красный
мак
В тюрьме молочно-восковой»!
И далее бессвязно продолжал
В том духе, что прав Пушкин —
жук
жужжал!
В накопителе
В обратном Адлере на взлётном поле
Я вдруг задумался о воле
В нескромном понимании «хотеть»
И в скромном понимании «стремиться».
Гляжу: невероятно, чтоб взлететь.
И, — чудо! — думаю, —
чтоб приземлиться.
Сих дум случайные свидетели
Сосредоточились со мной
перед посадкой
В одном удушливом, потея, накопителе;
Склонилась дочь
над ученической тетрадкой
Для — не для какого-нибудь там
естествознания,
Но, первым делом, отчеркнув поля, —
Для, — написала, —
«Вольного писания»,
Которое, конечно, начиналось с «Я»
Такая-то: фамилья, имя, отчество,
Где проживает и так далее.
А дальше думать ей уже не хочется,
Впадать в бытописательство детальное.
Но вот звучит команда на посадку.
И вместе с нею — не ко времени вопрос:
Зачем тому прохвосту я отдал
двадцатку,
Как выкинул коту под хвост?
И дочь, как будто бы родителя умней,
Отцу пеняет: «Не пойму никак,
Чтоб возвратиться, слышишь, папа,
в добрый знак,
Ты бросил в море 5 рублей?».
Не слышу. Взвыли дизеля.
Гудит, подрагивает под ногой бетон.
Уже, заметьте, не земля.
При свете солнечном при том
Вдвойне воспринимается чудней
Сигнальных бешенство огней.
И тут как вспышка: тумбочка. На ней
Осталась «Браун». Хоть и старовата,
Шнур барахлит и сетка слабо держится,
Но: 200 (в зелени!) —
бесспорная утрата.
А вот потеря: иже с нею книжица —
На умывальнике — санат. лечения,
Где синей ручкой
и простым карандашом:
Я прибыл — убыл, курс прошёл
Не полный. И без приключения.
— Не полный, — думал я, в толпе
пододвигаясь к трапу, —
Без приключения, —
перед отсеком хвостовым. —
Но если вспомнить в номере утрату,
То, значит, слава Богу — с таковым!
