РЕЦЕНЗИИ
М. Холмогоров
Лагерная кличка — Монтень
Михаил Молоствов. Прямые, которые не пересекаются. М.: ЗАО
«Редакция газеты «Демократический выбор», 2000. .
Не мудрствуя лукаво, оформитель книги поместил на обложке
портрет автора. И правильно сделал! На вас, читатель, с печальной иронией
глядит народный депутат России: ирония обращена во внешний мир, туда, где
коллеги-депутаты делят московские квартиры, распускают руки, спят на заседаниях
или прогуливают таковые; печаль — в мир внутренний, где совесть одиночки скорбит
о том, что и во власти что-то не удается переменить мир к лучшему.
Жаждущие последовательных — от беззаботных и трогательных картинок детства
до мудрой зрелости — мемуаров будут разочарованы: хоть и не обидел Господь
жизнь Михаила Михайловича Молоствова событиями, биография автора проходит
сквозь книгу пунктиром, а эпизоды ее, будь то мордовский лагерь, продливший
студенчество как мироощущение, или «Ордена Ленина, имени Жданова» учебное
заведение, новогодняя ночь в грозненском президентском дворце под грохот отечественных
танков или экскурс в древненовгородские корни гигантского генеалогического
древа, рассыпаны в беспорядке, ибо их вызывает из памяти не закон поступательного
движения во времени, а вольная цепь ассоциаций свободного мыслителя.
А повод к размышлениям весьма невесел. В России, замученной незавершенными
реформами, заметно поубавилось сторонников свободы и демократии, а память
об унижениях в большевистском рабстве оказалась на удивление коротка. И опять
из могил доносятся хриплые призывы Леонтьева и Победоносцева: «Не созрела
Россия для демократии. Надо бы подморозить!». С высоты удивительного жизненного
опыта, вместившего коридоры Большого дома на Шпалерной и Белого дома на Краснопресненской
набережной, Молоствов находит единственный достойный ответ:
«Когда сама жизнь с любой точки зрения навязывает тебе неумолимый вывод: твоя
страна еще не доросла до демократии в подлинном смысле этого слова, нелепо
переть против очевидности только потому, что вокруг тебя ликуют вяленые воблы:
«Не доросла! Не доросла! А мы-то что говорили! Плетью обуха не перешибешь!
Уши выше лба не растут!».
Честное признание поражения не означает ОТРЕЧЕНИЯ от своих убеждений, если
они тебе дороги...
Именно потому, что мы еще не доросли до того состояния, когда нормы демократического
общежития становятся общепринятыми, приобретают прочность народного предрассудка,
необходимы нам политические деятели, несущие в себе заряд незаурядной нравственной
и интеллектуальной силы, личности масштаба А.Д. Сахарова. И чем больше их
будет, тем лучше.
Напротив, уменьшение количества последовательно мыслящих демократов отдаляет
час победы подлинной демократии.»
Только выстраданная мысль достигает ясности изложения. Отметим оригинальность
и точность формулы «прочность народного предрассудка». Мы же привыкли пренебрегать
понятием «предрассудок», тем более — «народный». Кстати, наша привычка эмоционально
окрашивать абстрактные понятия — тоже своего рода предрассудок. Только интеллигентский.
А крепость народного Молоствов на своих боках испытал. Из деревенских диалогов
— старушка спрашивает младшую дочь Молоствова: «Читали в газетах про твоего
папашу. Уважительно пишут. Вот только не поняли мы: он сам Кирова-то убил
или его родители?». Даже людская любовь к нему, чужаку, обрела форму весьма
причудливую. Когда Михаила Михайловича и Екатерину Мустафьевну, сельских учителей,
вернейшим способом — интриг — выжили из школы, народ взбунтовался и пошел
заступаться за жидов. И, похоже, званием этим автор книги гордится не меньше,
чем гербом рода Молоствовых, высочайше утвержденным его императорским величеством
Александром III. Не раскрашенный щит, а дружба одного из предков с самим Пушкиным
составляет истинную гордость отпрыска старинного дворянского рода. Что же
до жида, то приговор оформлен давным-давно Мариной Цветаевой:
В сем христианнейшем из миров
Поэты — жиды!
А Молоствов — поэт. Не по профессии и даже не по выработанной в тюрьме и
лагере привычке зарифмовывать свои мысли — по мироощущению, по неутолимой
жажде додумываться до истины, за что и получил кличку Монтень. И не только
додумываться, но и жить в соответствии с мыслями, а не по произволу обстоятельств.
Как истинный поэт, Молоствов обладает той силой обаяния, которая притягивает
к нему людей столь же ярких, как он сам. Это началось еще в университете,
когда на огонек сравнительно свободной, пока еще марксистской мысли слетались
мотыльки-студенты — Николай Солохин, Евгений Козлов. И к полной свободе шли
уже по этапу через мордовские лагеря. И в депутатстве круг Молоствова составляют
личности незаурядные — Сергей Ковалев (депутатская кличка — не с легкой ли
молоствовской руки? — Садамыч), Валерий Борщев, Анатолий Шабад, Сергей Юшенков.
В нашей жизни, полной лукавства и лжи, драматизм возникает в ту минуту, когда
хотя бы один человек говорит правду. Он тут же становится всем чужд и неудобен,
в его присутствии как-то неловко делать подлости, а как без них проживешь
в достатке? Молоствов испытал это отчуждение на себе даже в лагере среди единомышленников
— он ведь там не носился с фанаберией «я политический», не манкировал в соответствии
с этим обязанностями, а трудился добросовестно, пилил и пилил. Что уж говорить
о депутатах, деливших казенные квартиры и хлопотавших о привилегиях. Недавно
с государственных высот спустилась фраза: «Народ у нас правильный». Так вот
Молоствов решительно во всех своих проявлениях неправильный сын правильного
народа. Но едва такой дон кихот уходит, тут же образуется брешь. Из деревни
Рамушево, где начальство сожрало Молоствовых, годами шли письма школьников
и родителей — вернитесь. Да и Дума, кажется, осиротела без Молоствова... Не
стоит село без неправильного.
