Александр Агеев. "Антибукер", Сергей Семанов, Юрий Каграманов, Матвей Блехерман. Александр Агеев
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024
№ 12, 2023

№ 11, 2023

№ 10, 2023
№ 9, 2023

№ 8, 2023

№ 7, 2023
№ 6, 2023

№ 5, 2023

№ 4, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Александр Агеев

"Антибукер", Сергей Семанов, Юрий Каграманов, Матвей Блехерман




nota bene

Антибукер 1995 — 2000. Пять лет в русской литературе. — “Кулиса НГ”, 2000, 21 января.

В оригинале дата другая — “21 января 1999 г.”, и это, разумеется, сущий пустяк, однако с него начинается некая цепочка поводов для разумного и внеразумного критического раздражения. Поскольку такое со мной довольно давно — то есть возьму любое изделие “Независимой” и, даже читая с сочувственным интересом некоторые статьи, от целого неминуемо прихожу в тягостное раздражение — я решил всё-таки разобраться, в чем тут дело.

Итак.

“Независимая” (и всё её многочисленное уже “потомство”, включая приложения и премии) неизменно раздражает меня тем, что она не “механизм” (не “средство массовой информации”, выполняющее определенные функции ради внятной цели), а “организм”, который, поскольку уже обзавелся некоторым количеством “высокоорганизованной материи”, занят отнюдь не исполнением каких-то там внешних “функций”, а мучительным поиском ответа на вопрос о смысле своей собственной жизни.

Однако мало сказать, что “Независимая” — организм. “Независимая” — организм женский. Даже так: “Независимая” — типичная русская женщина, находящаяся в вечном томлении и вечном поиске, одержимая страстями и наделенная загадочным характером. “Нравная” — полуласково-полусердито говорят про таких в народе. Расставшись вечером, никогда не знаешь, в каком настронии встретишь ее утром. Ну и, разумеется, обыкновенное женское — то мигрень не вовремя, то еще какое недомогание...

В этом смысле “Независимая” — родная сестра другой достойной дамы — бессмертной русской интеллигенции. В связи с обеими у меня лично в памяти всплывают две тоже бессмертные фразы, одна из популярного анекдота, другая из популярной комедии: первая “А души моей ты не понял”, вторая, как бы ответная: “Я езжу к женщинам, да только не за этим”.

Словом, кто же спорит, что женщины (некоторые) — прекрасны. Ежели они не газеты...

А вот ежели газета — женщина, да у нее “искания” (то есть мелкие капризы и крупные истерики, чередование слезливой чувствительности с немотивированной агрессивностью и проч., и проч., и проч.) — то это чистая беда, и хочется в сердцах процитировать: “Какому хочешь чародею отдай разбойную красу...”.

Я уже не говорю о таких глупостях из бездушного “мужского мира”, как “идеология”, “программа”, “принципы”, “критерии оценки” (когда речь о художествах свободных). Какие там критерии, когда утром мигрень, а к вечеру еще что-нибудь... И при этом всегда зеркальце наготове: “Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи...”

Вот такая примерно история с “Антибукером”, скромному юбилею которого (которой?) посвящен специальный саморекламный вкладыш в “Кулисе-НГ”. Что мы знаем об “Антибукере”? Самая курьезная, самая скандальная, самая келейная из наших литературных премий. Очень “по-домашнему”, среди “своих”, идет совершенно “непрозрачный” процесс, в ходе которого тасуется жюри, чуть ли не меняются правила игры, после чего гремит купеческий “литературный обед” и председатель жюри вступает в поучительную переписку с “отказниками”. Свой юбилейный “выход” “Антибукер” вообще провалил: это же надо ухитриться не найти достойного прозаического произведения в урожайном именно на прозу году, а премию по критике дать угрюмому борцу с литературой, громко говорящему о необходимости введения цензуры!

Но мы же ничего не понимаем. Ну-ка, “свет мой, зеркальце, скажи”. И сказало: “На мой, как вы понимаете, крайне субъективный взгляд, авторитет Антибукеровских премий, которые мы сегодня вручаем уже в пятый раз, неуклонно и заметно даже для их недоброжелателей, крепнет. По сути, “Антибукер” — это единственная, хотя пока еще не главная (но вот-вот ею станет) независимая, полновесная, полномасштабная премия страны”.

Нет, решительно, “души ее я не понял”...

 

Сергей Семанов. Сталин. Уроки наследия. — “Наш современник”, 1999, № 12.

Семанов здесь как Семанов — сталинист и антисемит (то и другое — в туповато-дубоватом “позднесоветском” варианте). Интересно приложение к статье — текст “Инструкции об основных критериях при отборе кадров для прохождения службы в органах НКВД”, подписанной Берией в декабре 1938 года. Семанов кокетничает, предлагая ее вниманию читателя: “Разумеется, мы ни в коей мере не беремся толковать или оценивать содержательную часть данного документа, дело это сложное, пусть о том выскажутся специалисты разных областей”. На самом деле восторг от этого документа испытывает нескрываемый. Еще бы! Перед нами, можно сказать, санкция, высочайшее (от “соратника Сталина”) разрешение Семанову и таким, как он, не скрывать своего “нутра” — перед нами настольная книга расиста, пособие для дремучего человеконенавистника, изготовленное на густом бульоне вполне “народных предрассудков либо откровенным параноиком, либо хитроумным циником, знавшим, какой поистине “хтонической” злобой ко всему роду человеческому одержимы заказчики.

Инструкция эта написана “в целях улучшения кадрового отбора кандидатов, поступающих на службу в органы НКВД СССР и недопущения призыва лиц с явно выраженным комплексом неполноценности по признакам дегенерации”, и содержание ее составляет длинный и подробный перечень признаков дегенерации. Цитировать всё нет возможности, поэтому только два примера , чтобы читатель почувствовал “дух” (да ладно — отчетливую вонь) и отчасти исторические “корни” “Инструкции”.

О семье кандидата: “Пристальное внимание обращать на многодетные семьи. У дегенеративных матерей часто случается так, что чем больше они грешат, тем больше плодят детей. Это, в свою очередь, отображается на детях, а хуже всех бывает последний ребенок” <...> “Обращать внимание на окружение жены кандидата. Как правило, это бывает змеиным гнездом.” И еще одна цитата: “Косоглазие и прочие деформации глаз. Не даром говориться (так в тексте — А. А.), что глаза — зеркало души. В эту категорию людей с “дурным глазом” следует отнести не только косых, но так же: горбунов, карликов, необычайно уродливых людей. Сюда же следует относить разноцветие глаз, вплоть до астигматизма. В средневековье, к примеру, органы инквизиции (как сказано! — А. А.) только по одному из вышеперечисленных признаков сжигали на кострах. А русский царь Петр Великий издал указ, запрещающий рыжим, косым, горбатым давать свидетельские показания в судах. Эти исторические аксиомы необходимо применять в повседневной практике органов НКВД”.

Комментировать нужды нет. Только одно скажу: России еще дорого обойдется то, что она малодушно “сэкономила” на своем Нюрнбергском процессе...

В этой связи процитирую (с очень большим сочувствием) слова Мариэтты Чудаковой о том, чем это обернулось уже сейчас: “Все последние годы (в отличие от годов перестройки) сограждан стремятся убедить, что мы ничего не знаем о своем советском прошлом. Все заканчивается словами: ну вот будущий историк, может быть, скажет, что там было на самом деле. Уже дошло до того, что неизвестно, что произошло в августе 1991 года... То есть мысль людей ввергается вновь в бредовое невменяемое состояние советского времени. Людям внушили, что они ничего не знают. Вместо истории и свободного размышления о ней (а этим только бы сейчас и заниматься), существуют только “версии”, все заменилось “версиями”...

 

Юрий Каграманов. Америка далекая и близкая. — “Новый мир”, 1999, № 12; Юрий Каграманов. И победителей судят. — “Новый мир”, 2000, № 1.

Две статьи Юрия Каграманова об Америке — очень, как сказали бы раньше, “дельные” — без дремучей фобии и без поверхностного восторга, с сочувствием и пониманием.

Вот только что: во время чтения невольно ищешь (мысленно) месторасположение той моральной возвышенности, где сидит мудрый автор. Неужто эта возвышенность — “во глубине России”?

...И все же Каграманов почти избежал соблазна, которого не избегает большинство рассуждающих об Америке представителей “исторических культур” — не впал в снисходительно-поучающую интонацию, едва ли не обязательную для этого рода писаний. Когда такие рассуждения читаешь, почему-то мысленному взору представляется одна и та же выразительная картинка: некая как бы “старуха Изергиль (дама с кровавым и грязным прошлым), весьма гордится своим многообразным (и позорным — с точки зрения простого здравого смысла) опытом, и высокомерно “читает мораль” честному и благонамеренному, однако прямолинейному подростку...

Такую даму немедленно хочется “привлечь” по подозрению в растлении несовершеннолетних...

 

 

Десять лет назад

Матвей Блехерман. Реквием по профессионалам. — “Знамя”, 1990, № 4.

Маленькая статья, поместившася в разделе “Из почты “Знамени” — то есть даже в “Содержании” ее нет. Подписано: “Матвей Блехерман, механик”. Читается, как будто сегодня написано: “У нас есть “сельские труженики”, но не осталось Крестьян. У нас есть пролетариат, но почти не осталось Рабочих. У нас масса дипломированных специалистов, но почти не осталось Инженеров.

Падение профессионализма в промышленности — процесс медленный, в масштабе двух-трех лет часто даже неразличимый. Постепенно сокращаются учебные программы, постепенно снижаются квалификационные требования. Но проходит двадцать-тридцать лет, и вдруг выясняется, что на заводе, где когда-то изготовили уникальную машину, ее сейчас нельзя даже отремонтировать — некому. А инженеры из отраслей, в которых мы когда-то с трудом, но все-таки могли конкурировать на мировом рынке, растерянно, с видом дикарей бродят по международным выставкам, проходящим в Союзе...”

Перечитывая эту статью, понимаешь, почему не испытываешь ни малейшего сочувствия к “рабочим” — и бастующим, и безработным. Автор напоминает, как это было в золотые брежневские 70-е: “Деградация культуры производства в машиностроении стала ощущаться уже в середине 60-х годов. Помимо других социальных факторов, здесь сказалось и то, что в 50-е годы из-за оттока молодежи на целину, всевозможные комсомольские стройки и в институты резко сократился круг лиц, из которых традиционно формировалась рабочая элита. Спустя несколько лет нехватка квалифицированной рабочей силы проявилась, с одной стороны, в постепенном снижении качества продукции, а с другой — в полном соответствии с законами дефицита — в росте заработной платы промышленных рабочих. Плохая работа стала оплачиваться лучше, чем раньше оплачивалась хорошая, и это со свойственной нашим идеологическим работником жизнерадостностью рассматривалось как показатель повышения уровня жизни рабочего класса”.

Скажу без всякого злорадства: долги надо отдавать. Но похоже, что “гегемон” обеспечил этими долгами и внуков своих, и правнуков...

Рубрику ведет Александр Агеев





Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru