Выставка в галерее журнала “Знамя”

июнь 2006 года

 

БАРХИН Сергей Михайлович

 

Я родился в 1938 году в Москве, в семье архитекторов.

 

Учился в 31 школе (б. Алферовской гимназии) на Плющихе.

 

В 1962 г. окончил Архитектурный институт.

 

Учился у М.В.Туркуса (формалиста) и Г.Я.Мовчана (конструктивиста).

 

Три года работал архитектором в мастерской Л.Н.Павлова

 

(конструктивиста, классика и современного архитектора) в Моспроекте 2.

 

С 1965 г. – оформитель и иллюстратор книг в издательстве “Искусство”.

 

В 1966 г. - рабочий в золотоискательской партии на Сев. Алтае.

 

С 1966г. – работаю по договорам в театрах.

 

Первые работы – совместно с М.Аникстом в театре “Современник” -

 

Э.Олби “Баллада о невеселом кабачке” и “Тартюф” Мольера на Таганке.

 

Оговорен в Москве и начинаю существовать между Вологдой и Керчью.

 

С 1969 г. работаю в разных театрах страны, (Клайпеда, Вильнюс, Горький, Иваново, Каунас, Саратов, Куйбышев, Баку, Ереван, Рига, Пржевальск, Владивосток, Петрозаводск, Тула, Ленинград и др.) где научился всему.

 

Дружба с Е.Л.Шифферсом и М.М.Шварцманом.

 

1987 г. – “Собачье сердце” с Г.Яновской. Большой успех. Вся Европа.

 

1987 г. Выпустили в Амстердам получить бумажную архитектурную премию.

 

Потом – гастроли, выставки, мастерклассы, Италия, Испания, Финляндия, Япония, Израиль, США, Зап. Берлин и Гон-Конг, где тоже многому научился.

 

1988-92 гг. – главный художник театра Немировича и Станиславского – оперы с Е.Колобовым.

 

С 90-х годов - дружба с Тонино Гуэрра и мультфильмы.

 

С1992 г. – кафедра сценографии в Академии Театрального Искусства (ГИТИС)

 

1995-2000 гг. – Большой театр – самая тяжелая служба.

 

Сейчас – спектакли с Г.Яновской и К. Гинкасом в ТЮЗе, Йеле и Гарварде.

 

С 2004 г. снова проектирую. Интерьеры.

 

Теперь делаю Чехова, Достоевского, Гоголя, а раньше были Шекспир и Верди.

 

 

Анатолий КОРОЛЕВ.

ОН КЕНТАВР!

 

В редакции журнала “Знамя” открылась выставка работ художника Сергея Бархина. Она приурочена к публикации мемуаров Бархина в 1 номере журнала за 2006 год

 

Сергей Бархин дитя мамы и маминой ложки.

 

Удивительно, но он запомнил тот миг, когда родился и позднее описал это событие.

 

Было это во время войны, да еще в эвакуации в городе Фрунзе. Ему исполнилось к той исторической минуте уже 5 лет, и ему все время хочется есть. Вот и сейчас его взор устремился на маленькую кучку творога. Кажется “ам” и она в миг будет скушана. Но мама медлит, потому что знает, что накормить надо глаза, а остальное не так уж важно. Вот она выкладывает творог на тарелочку и сначала утрамбовывает творог выпуклой ложкой. Мальчик пускает слюнки, но невольно любуется тем, как ложка ласкает откосы творожной горки. Горка готова, теперь пора открыть рот. Но мама знает - глаза еще не насытились. И начинает ложкой делать рисунок по склону той творожной горы - наносит перпендикулярную насечку-решетку. Можно есть? Нет. Мама посыпает творог солью до тех пор, пока склоны белоснежного Монблана не начинают искриться на солнце альпийским снегом. А теперь? Еще минуточку! Мама рассказывает, как делается сыр. Ну? А вот теперь можно, решила мама: взор Сережи насытился, и память тоже наполнена. Она пододвигает к сыну творожную гору украшенную насечкой. Протягивает ложку. Держи! Мальчик ест уже не так быстро, как намеревался. “Ам”, превращается в наслаждение.

 

Так родился художник.

 

Теперь он умеет насытиться цветом и формой.

 

Есть увиденное уже и не очень обязательно.

 

Затем на смену голоду пришла пора изобилия (речь идет исключительно о пище для взора). Семья вернулась в Москву, и мы застаем мальчика и его сестру Таню солнечным весенним утром 1945 года в гостях у дедушки Гриши, архитектора Григория Борисовича Бархина. О, тут есть, чем поживиться оголодавшим детям. На середину большой гостиной в легендарном доме Нирнзее по Большому Гнездиковсому переулку выдвигается огромный круглый стол с множеством ножек. На него ставятся два кресла с прямыми подлокотниками. Их роль зажать спинками лыжи и гордую лыжную палку с голубым покрывалом. Это парусник, плывущий по Черному морю в Константинополь, что раскинулся на двух берегах пролива Босфор в соседней комнате дедушки. Путь опасен. Пираты караулят за каждым углом. Но у путешественников есть, чем встретить нападение: кресла угрожают разбойникам парой старинных ружей с инкрустированными прикладами и пистолетом XVII века. Их подарили дедушке еще репинские запорожцы. А морской горизонт караулит подзорная труба из красного дерева на медной треноге на капитанском мостике.

 

Уф! Пираты струсили. Корабль швартуется к пирсу в Константинополе. Экипаж садится за восточный столик, где на двух тарелочках с зигзагообразными краями, лежит по кучке изюма. Дедушка читает отважным морякам книжку сказок Шехерезады, одетую в цветастый матерчатый переплет. После чего дети едят мясо дикой серны (комочки вареной говядины, пропущенной через мясорубку) и запивают горячей чашкой португальского какао (бурда с каплей кофе).

 

Так душа творожного мальчика Бархина проникается чувством стиля.

 

Но самое удивительное то, что из этих сластей рождается буря и натиск. Спустя каких-то жалких тридцать лет Бархин в Дзинтари, в Доме Творчества проделывает штуку с презервативом. Оружие любви ему подарил приятель-шутник. Бархин в полном восторге. Он заполняет “изумительный презерватив” (цитата) акварельным кармином и, раздевшись до пояса, подвязывает баллон под мышку, после чего облачается в блестящую рубашку и выходит в зал к танцующим парам. В его руке играет бликами нож. Раз! Острие булавки прокалывает резинку кондома, и лужа крови заливает грудь, и спину героя. Бархин картинно падает на пол, и сквозь ресницы наблюдает за произведенным эффектом. Танцы кончились. Ор, паника, крики! Окровавленное тело несут к выходу. Сладость смерти пронизывает душу героя. Все ищут убийцу. Первым сдали нервы у Мубориса Алиева из Баку. Тот в испуге убегает из зала. Толпа за ним. Держи! Поняв, что шутка зашла слишком далеко, Бархин оживает и бросается на колени перед Алиевым. Прости, я пошутил! Тут общий гнев оборачивается против ожившего героя. Занавес.

 

Бархин - священная шутка, которая зашла слишком далеко, прямо на небеса. Его можно сравнить с великим английским плейбоем XVI века Вторым графом Рочестером, поэтом Джоном Уилмором, который превратил свою жизнь в бесконечный перформанс.

 

И кого же полюбил этот творожный мальчик-пират, а позднее теннисист и стиляга в куртке на молниях и узкими брюками из серого штапеля, будущий окровавленный московский бархин уилмор?

 

Он полюбил лошадь.

 

Ее звали Машкой. А случился этот душераздирающий роман летом на целине, в пыльной степи в казахском совхозе, куда отправили студентов архитектурного института, где Бархину довелось сыграть роль водовоза. Машке было лет десять. Неяркого рыжего цвета кобыла с черной гривой и черным хвостом. Каждое утро человек, сострадая живой душе, заковывал ее в рабство, надевал хомут, кольца, ремни, оглобли, дугу и пускал телегу в плавание по степи. В те дни Бархин чувствовал себя Д Артаньяном, который плелся к Парижу на кляче, и все сильней проникался любовью к своей подруге. Порой она поднимала хвост и выпускала струю воздуха прямо в нос геометру, но от этого дуновения чувства водовоза лишь крепли. А однажды, отмахиваясь от слепней, кобыла так высоко подняла хвост, что юноша увидел то, что видно, когда платье девушки задирается ветром, а трусиков нет. Бог мой! В эпицентре сущности всего живого женской породы сидели сотни слепней вцепившихся в тайну. Бархину стало дурно и так жаль Машку, что, срезав прутик с ближайшего куста, он принялся остервенело сгонять кровососов с нежного места. И кобыла благодарно скосила на человека огромный заплаканный глаз.

 

Распрягая Машку, наш герой прижался щекой к ее мощной, плоской горячей челюсти и они, наконец, обнялись и слились в одно существо.

 

С той поры Бархин считает себя кентавром.

 

Голый до пояса торс, ниже которого корпус лошади.

 

(Стоит только взглянуть на эскизы к мультфильму “Генерал и Бонапарт” по сценарию Тонино Гуэрры: на каждом рисунке нашлось местечко для лошади).

 

Однажды Бархин описал самого себя в списке действующих лиц собственной пьесы “Красная ртуть”.

 

Вот оно.

 

“Флейта - двое мужчин, изображающих гнедую кобылу двенадцати лет. Одета в великолепную попону из синего с белым шелка и бархата, вышитыми золотыми орлами и львами. Сбруя увешана множеством серебряных бубенчиков и стеклянными шариками с ртутью. На голове пышный султан. Копыта позолочены. Подковы обычного белого, т.е. черного металла. Гвозди медные. Седло кожаное, зеленого сафьяна с надколенной подушкой. Мартингал не дает поднять морду слишком высоко”.

 

По ходу пьесы, Флейту убивают, но к радости зрителей она осталась жива.

 

Вот мечта автора: остаться живым, после того как тебя закололи.

 

Короче, Бархин это дивный художник, печальный мудрец, и блистательный кентавр, внутри которого два актера, один - взрослый плейбой в рубашке залитой акварельной кровью, а второй - мальчик, который любуется горкой творога, по которому мама наносит насечку выпуклой ложкой.